И будет права.

То, что я делал, не заслуживает прощения. Меня только на казнь можно отправить. Линчевать.

Я не должен был на ней жениться. Но меня вынесло с её одного:

— Я никогда не разговариваю с незнакомцами.

Это потом я уже узнал смысл крылатой булгаковской фразы, но тогда меня так поразило, что мне какая-то семнадцатилетняя пигалица перечит, что пошёл следом. Чтобы ходить так за ней до совершеннолетия. А мне двадцать один. У меня одни тёлки на уме, а она мне — жениться, квартиру, дела бросить…

И ведь всё сделал, чтобы она стала моей.

Ну стала, а потом…

Какого чёрта я всё сломал?

Полина была гамельнским крысоловом с голосом-флейтой, а я… крысой.

Я откинулся на спинку рабочего кресла и почти взвыл. В голове ещё бултыхалось ночное виски, табак и горечь предательства. Моего. В пустой квартире, где она всё узнала.

— Макар Владимирович, — в кабинет пролезла голова секретарши, — там до вас мама дозвониться не может.

Я кивнул и махнул рукой.

— Да? — спросил я у матери, которая уже вся извелась после встречи с Полли.

— Макар, если ты из-за этой шалашовки отказался от ребёнка… — надрывалась трубка, и меня подхлестнуло волной злости.

— Ещё хоть раз я услышу что-то подобное о Полине… — прохрипел я, сжимая пальцами телефон. Мать примолкла и засопела.

— Это неблагоразумно — открещиваться от дитя только потому, что тебе жена не может родить.

— Мне кажется, я доходчиво объяснил, что мой ребёнок может быть только у Полины… — мой голос хрустел как весенний лёд. Меня бесило до невозможности, что мама позволяет себе высказываться о Полине как о какой-то…

— Мне не нужны твои объяснения, — пыхтела мать, не думая о последствиях своих вспыльчивых слов. — У тебя должен был быть ребёнок, но ты пускаешь свою жизнь под откос, чтобы ублажить бездетную жену…

— Мама, — оскалился я. — Как у тебя язык не отсох такое говорить о Полине?

— Это у тебя мозги отсохли со своей Полиной! Ладно хоть на стороне ребёнка заделал!