Её глаза впиваются в меня и проходятся по собранным в хвостик пшеничным волосам, цепляются за слишком худосочную фигуру и бабушкино платье на ней.

— А ты с каждым годом только дурнеть стала. Не накрасишься, ни волосы не покрасишь, — она словно невзначай задевает свои лохмы под тремя слоями лака, видимо, намекая мне, что вот так должна выглядеть женщина. Но по мне, так выглядит молодящаяся бордель-маман, которая и в своём преклонном возрасте пытается зацепить клиентов если не красотой, то эксцентричностью.

— И фигурку… Мужик ведь не собака, чтобы на кости кидаться.

Ох, это её вечное: «Лучше плавать по волнам, чем биться о скалы».

Я закатила глаза и выдохнула, но этого оказалось недостаточно, чтобы заставить Марию Львовну умолкнуть, и она с жаром продолжила:

— Вот тебе бы губки сделать и брови — татуаж, а то ходишь как моль и ещё обижаешься, что муж изменяет…

— Простите, что не обделалась от счастья, когда узнала, что он заделал ляльку моей подруге, а потом отправил на аборт…

Мария Львовна теряет дар речи, ибо внуки это святое, и одному богу известно, как у меня плешь ещё не сияет от её вечных вздохов на эту тему. Но удар приходится в цель, и свекровь, задохнувшись, уточняет:

— У Макара должен был быть ребёночек? А из-за тебя он отказался от него…

Ну, здрасьте, приехали.

— Полин, ну вот что ты за человек? — она начинает заикаться и заметно подёргивать руками, словно справляется с желанием вцепиться мне в волосы. — Ни себе, ни людям. Ещё обижаешься, что он тебе изменяет… Сама родить не смогла, так он и пошёл искать ту, что родит…

— Мария Львовна, вот скажите мне честно, за что вы меня так ненавидите? — Сейчас её слова не находят цели, потому что ночь у меня была в преисподней.

Свекровь выкатывает глаза. Давится словами…

— Да за то, что ты из него вьёшь! За то, что даже вчера ночью он звонил мне и был недоволен, что я его Полюшу посмела обидеть! — она машет на меня рукой. — Да ты ему если бы сердце вырвала, он бы всё равно смотрел тебе в рот и соглашался, что так лучше.

— Вы его что, ревнуете ко мне? — дошло до меня, потому что иначе у них с Макаром большие проблемы с сепарацией.

— Не ревную! А тебя, блаженную, не могу простить! То, как ты его отвернула от семьи. И как мне на его подачки приходится перебиваться. Присылает тридцать тысяч в месяц и ещё вечно бурчит, что и так денег не хватает. А у тебя сапоги дороже стоят…

— Так я в вашего сына вложила свою жизнь, — замечаю я с комом в горле, потому что если они все считают, что я много требовала от Макара, то ошибаются. Находясь сейчас в такой ситуации, я понимаю, что мало. Мало! Надо было из него всё вытряхивать, чтобы ни денег, ни сил на любовниц не находилось.

Мария Львовна идёт пятнами и с трудом может контролировать свои действия. Она дёргает сумкой и вытаскивает оттуда стопку документов и конверт.

— На вот! Там копии договоров и деньги с аренды. И чтобы Макар ни слова не узнал о том, как мне приходилось крутиться.

Я фыркаю и не прикасаюсь к бумагам, которые швырнули на пуфик.