Она быстрым движением заправила прядь волос за ухо и повернулась спиной к излишне яркому свету.
— Ты ему не понравился.
— Это как понимать?
— Ему не понравилось то, как ты держался. Слишком высокомерно.
— Баронесса, я был подчеркнуто вежлив. Мы поговорили, и я не сказал ничего такого. Если это считать высокомерием…
— Он видел тебя насквозь. С его точки зрения, ты слишком силен. И питаешь тайные амбиции.
Александр самодовольно ухмыльнулся и посмотрел на Москву-реку и громаду Кремля за нею.
— А он, оказывается, проницательнее, чем я думал.
— Гитинов не дурак, иначе не стал бы президентом. Так что винить в возникших трудностях следует тебя, а не его. — Тон баронессы был резок.
Александр поспешно повернулся спиной к вертолету, будто Мурзин и экипаж могли увидеть выражение его лица или, хуже того, подслушать разговор.
— Неужели твоя жизнь ничему тебя не научила? Неужели так сложно усвоить простое правило? Никогда, никому, ни за что не показывать, что у тебя на уме. — От библиотечных окон баронесса направилась в глубь библиотеки.
— Ты хоть в состоянии представить, чего стоило вытащить тебя на то место, которое ты сейчас занимаешь? — продолжила она. — Я говорю не только о годах, которые потребовались, чтобы выковать твой характер. Не только о годах физической и иной, очень специфической подготовки с целью сделать из тебя сильного и жестокого человека, достойного стать государем всея Руси. Я говорю еще и о политических маневрах. — С каждым словом злоба ее росла. — Кто почти два десятилетия обрабатывал триумвират — вместе и по отдельности? Кто втирался в доверие к этим людям, кто проникал в их мысли, разбирался с их проблемами, давал им деньги, много денег? Кто убедил их в том, что единственный способ стабилизировать страну и укрепить ее национальный дух — это восстановить монархию? Кто убедил их потребовать от сэра Питера Китнера отречения в твою пользу? — Гнев баронессы достиг высшего накала. — Так кто же?
— Вы, — еле слышно пробормотал он.
— Да, я. А значит, слушай меня внимательно, особенно сейчас. В отношениях между президентом и триумвиратом по сей день сохраняется немалая враждебность. Напоминаю, что именно эти трое оказали давление на обе палаты парламента, чтобы тот принял решение о реставрации монархии. Они пошли на это, поскольку я убедила каждого из них, что такой шаг в наилучшей степени служит не только интересам России, но и их собственным целям. Только поэтому они применили свое влияние и устроили все, как нужно.
А президент, в свою очередь, с самого начала в частном порядке высказывал опасения, что ты затмишь его на политическом небосклоне. И эти страхи отчасти подтвердились, когда ты удостоился столь огромного внимания со стороны всего общества. Он прекрасно понимает, что такое быть знаменитостью. В голове у него засела мысль о том, что у тебя уже слишком много влияния.
И очень плохо то, что за три недели до коронации ты дал ему новый повод для беспокойства. Подумай, что будет, если ему удастся выдать свои страхи за обеспокоенность проблемами государственной безопасности. Что, если он станет убеждать других в том, что ты самодовольный тип с большим разрушительным потенциалом? Если эта идея найдет хоть какой-то отклик в парламенте или у кого-нибудь из всемогущей троицы? Тогда не помогут ни мое влияние, ни твоя популярность. Все может рухнуть в один момент. Не исключены досрочные парламентские выборы, которые положат конец монархии, не успевшей даже возродиться. Для президента Гитинова такие выборы, — тут тон баронессы стал ледяным, — будут подарком судьбы.
— Что же мне делать?
— Президент любезно согласился откушать с тобой чаю. Встреча назначена на шесть вечера в Кремле. Сказано, что за чаем ты принесешь ему извинения за любое непонимание, которое вчера могло возникнуть между вами, и самым недвусмысленным способом заверишь его в том, что у тебя нет никаких иных амбиций, помимо служения на благо российского народа. Я достаточно ясно все объяснила, — спросила она и после некоторых колебаний смягчила тон, — мой милый?
— Да.
— Так ты уж постарайся.