Глава 83

Рука, словно чужая, повисла плетью. Не осталось сил – сопротивляться, биться за себя или внука. Голову держать сил не осталось.

Весть за вестью летели в терем, и мысли о них болели, ныли, будто ссадины. Трижды отправляла уже Агата дружину в приграничные деревни, куда повадились вольные – набиваться деревенским в самозваные князья. Однажды дело кончилось серьезной стычкой, и чернская дружина потеряла троих. Один раз в деревне оказалось тихо, а трупы разбойников обнаружились в яме за сараем, едва присыпанные землей и щедро истыканные кольями и порубленные селянами со зла едва не на куски. В третью деревню чернцы опоздали – непокорных селян нашли они мертвыми. Как и магов, явившихся на помощь деревенским со сторожевой башни. Тех, что оказались покорнее, видно, согнали куда-то, так что дружинники даже магией не сумели отыскать следов. Дружинникам Агата заплатила хорошо, да только от ропота не избавилась. Все чаще вспоминали Владислава и гербовые, и городские. Все чаще купцы жаловались на воров, покупатели – на нечестный расчет и дурной товар. И Агата не знала, что с этим делать. Плетей и палок раздала она за считаные дни немало, да только было это что мертвому травяная перевязка.

Из-под рук уходила Черна, рассыпа́лась на глазах княжеская власть.

Агата ждала. Ждала вестей из Бялого, ждала помощи и знака, а дожидалась все новых дурных вестей.

Приграничье чернское страдало если не от разбойников, так от проклятой радуги. В трех деревнях лопнуло око. Прискакали оттуда гонцы, просили слезно больше склянок с зельем – прожорливей стала топь, не хочет закрываться, лопаться око. Тащит к себе всякого, в ком хоть капля магии есть.

Агата в который раз пожалела, что не успела оставить при себе никого из Владовых приспешников. Верно, и закраец, и толстяк-книжник знали, как приготовить настой от радуги. В запасах княжеских почти ничего не осталось. Скорее всего, был и потаенный, да только не знала о нем княгиня и придумать не могла, где искать.

Плакал без конца Мирек, терзал его зов Землицын, удел княжеский, да только даже рассказать не мог младенчик, откуда беда идет, где нужна помощь господина.

Агата обняла себя руками за плечи, сдавила, потому как показалось на мгновение, что сердце выпрыгнет от страха и тоски.

Тяжела оказалась доля чернской госпожи.

Кольнула сладкой болью мысль об Иларии. Ради нее, Агаты, ее честь защищая, принял Иларий позорное клеймо. С ним почувствовала она себя снова живой, молодой, сильной… Вспомнились княгине сильные манусовы руки, жаркое дыхание, горячее гибкое тело…

От мыслей, зажегших щеки алым, отвлек пришедший с докладом старый Гжесь. Зря отвлек. И без него хватало дурных вестей, а вот тепла и радости – тени не было. Сказал старик, что нанять вольных этой весной едва ли выйдет. Все ушли на зов князя Якуба в Бялое, где зимой, по слухам, несколько гербовых умерло от лихорадки, поэтому князь новых магов ищет, а тех, что Якуб отослал, старый Гжесь видал и нанимать не позволит. Пьянь беспутная.

Агата слушала его и не слышала. Одна она. Совсем одна. Неоткуда ждать помощи. Сама Землица, кажется, наказывает ее за все, что сделала княгиня и не сумела сделать. Магов вольных нет. На своих надежда невелика. В Мирославе кровь Чернца течет, за него станут они биться – за его бабку нет. Первыми выведут, случись война, княгиню за ворота и отдадут врагу.