— А почему ночью-то они сражались? Днём стыдно было?

— Да это Устинья Аристарховна настояла. Мол, вы дерётесь из-за меня, так и деритесь в полночь, так поэтичнее будет. Она вообще не большого ума и красоты сударыня, но хотя бы говорить умеет, правда, в её случае это скорее минус.

— Так что же Всеволод в ней нашёл? Или ты привираешь? Может, не так уж она и плоха, а? — оскалился я, подначивая парня.

— Я? Привираю?! — оскорбился Лаврушка, вздёрнув нос. — Да она хоть сейчас может двери Преисподней охранять! А Всеволоду ясно, что от неё нужно. Мы, Астафьевы, магически вырождаемся, а у неё начальная ступень дара — третья.

— Выходит, Всеволод только ради потомства решил жениться на ней? — резюмировал я и глянул на мутное окно, в которое начал робко стучаться дождь.

— Ага. У нее-то начальный дар на одну ступень выше, чем у брата моего. Вот поэтому Всеволод так и ухватился за эту сударыню. Она важна для всего нашего рода. Без магически сильных женщин мы можем скатиться до простолюдинов с их первой ступенью.

— Ну, у простолюдинов нечасто просыпается магический дар, а ещё реже они его развивают, — педантично напомнил я и снял запотевшие очки, чтобы протереть их.

— Надень, надень скорее, — горячо зашептал Лаврушка, стараясь не смотреть в мои почти прозрачные глаза.

Я вернул очки на нос и иронично проговорил, кивнув на рыбу, одиноко лежащую на деревянном блюде:

— А ты чего не ешь? Ждёшь, когда она предложит тебе три желания исполнить?

— Чего? — не понял парень, выгнув широкие мазки рыжих бровей. — О каких ты желаниях говоришь?

Блин, совсем забыл, что в этом мире нет тех сказок, событий и исторических личностей, к которым я привык со школы. Здесь в Америке высадился не Колумб, Петроград назвали в честь другого Петра, а о Первой русской революции тут ещё не слышали. В целом же эта Земля здорово напоминала мою родную: здесь имелись те же страны и народы. И даже, наверное, где-то была сказка, похожая на ту, что написал Пушкин, но Лаврентий, увы, её не знал, из-за чего мне пришлось махнуть ему рукой — дескать, не бери в голову. А затем нам вообще стало не до разговоров…

Мужики в дальнем углу потребовали вырубить граммофон и хрипло затянули какую-то застольную песню. Прочие посетители охотно поддержали её, да так усердно, что аж испуганно затрепетали огоньки керосинок.

— Пойдём, пока не оглохли. Орут, как коты на заборе, — сказал я Астафьеву, встал со стула и бросил на блюдце двугривенник.

— Пошли, — кивнул парень и удивлённо глянул на монету с двуглавым орлом.

— В карты обыграл лекаря Кузьму Ивановича, но он сам отказался играть на интерес, — с ухмылкой объяснил я происхождение денег.

— Ловок ты, Андрей, — цокнул языком паренёк и вышел из трактира.

На улице нас встретили глубокие сумерки и жёлтый рогатый месяц. Последний в ужасе прятался за чёрными тучами, дабы не смотреть на Гать, которая стала ещё более грязной после прошедшего лёгкого дождичка.

Астафьев глянул поверх домов на мрачную громаду леса и решительно сказал:

— Сократим. Имеется тут хоженая тропка. Я ей частенько пользуюсь, когда хочу побыстрее дома очутиться.