Старику было за семьдесят лет, но как он сохранился, несмотря на отрезанную ногу и все пережитое… Как он все помнил живо, как говорил интересно и какой это оказался умный, тароватый хозяин!.. Когда мы с ним расстались в Тифлисе, он «потяпался» в Россию, но, не пройдя и четверти пути, застрял у линейных казаков, сначала работником, потом арендатором, а потом и собственником порядочного участка земли, баснословно дешево купленного у какого-то офицера. Правду Созонтыч мне говорил, что ему бы только коснуться земли, а он уж своего не упустит… Тут же на Кубани он женился на вдове и имел, кроме пасынков, своих детей и много внуков.

Метель улеглась, а мы все еще сидели и болтали. Расстались мы с чувством большого сожаления, с обещанием, что он непременно посетит меня в Екатеринодаре; но, увы, это была наша последняя встреча, – постом старик простудился и умер, не дождавшись Светлого праздника.

Но какую хорошую семью он создал. Умирая, он сделал словесное распоряжение, чтобы в случае спора из-за дележа имущества между тремя сыновьями и двумя замужними дочерьми они обратились не в суд, а ко мне. «Как решит генерал, так тому и быть”… И мне пришлось туда ехать на место и производить дележ, причем спорящими и недовольными сторонами были собственно зятья, смирившиеся только после того, как я им пригрозил судом, от которого они получили бы лишь по одной четырнадцатой части, а не пятой, как определил старик. Исполняя затем желание покойного, я крестил одну из недавно родившихся внучек.

План александрийского укрепления

Но я далеко забежал вперед, а потому вернусь к моим сочинским воспоминаниям. 21-го апреля, в день рождения императрицы Александры Федоровны, после торжественного молебствия состоялась закладка укрепления, названного Александрийским, затем произведена трассировка, и со следующего дня начались земляные работы. Флотилия же несколько дней как снялась и пошла к Херсону за лесом, заранее приготовленным для побережных укреплений.

Александрийское укрепление было весьма удачно выбрано и не менее удачно построено, но большим недостатком было отсутствие воды, за которой приходилось спускаться вниз к реке, и тут-то нас обыкновенно подстерегали горцы. Генерал Симборский поэтому приказал выслать большую колонну, которая очистила оба берега от леса и возвела на месте водопоя небольшой блокгауз на две роты и два орудия.

Говоря о хорошей постройке Александрийского укрепления, я имел в виду удачную его распланировку и умелое приспособление к местности, что позволяло применить самую упорную оборону. Другие береговые укрепления, одновременно возведенные, были не так хорошо приспособлены, что и доказало будущее. В 1840 году убыхи и другие горские племена, собравшись в громадном числе, совершили почти одновременное нападение на все побережные крепости и некоторые им удалось взять. Тогда-то знаменитые Архип Осипов и штабс-капитан Лико совершили свой самоотверженный подвиг, взорвав себя со всеми защитниками Михайловского укрепления, дабы не сдаться позорно врагу. В этом Александрийском укреплении (потом названием Даховским, затем фортом Навагинским и, наконец, получившим свое старое горское название Сочи) произошло не менее трагическое событие, кажется, еще нигде не описанное. Передаю его со слов очевидца, которому я имею право вполне доверять.

Однажды на рассвете горцы, вероятно, вследствие какой-нибудь нашей оплошности, ворвались в укрепление и так внезапно, что захватили в одном из краевых зданий всех офицеров гарнизона, грешным делом в ту ночь подвыпивших. Тут же их горцы и перерезали всех, за исключением одного, если память мне не изменяет, по фамилии Трепко, который случайно не участвовал в общем кутеже… Он первый узнал о вторжении неприятеля и крепость, разбудил криком солдат и с попавшимися под руку людьми с ружьем в руках ринулся на врага. Фехтуясь ружьем направо и налево, он успел переколоть нескольких… Солдаты в одном белье сбегались к месту боя и в несколько минут подняли на штыки около двухсот человек… Отразив первый натиск, Трепко организовал правильную оборону, и все последующие яростные атаки горцев были отбиты… В этом случае умелому распределению сил содействовало прекрасное устройство самой крепости.

В конце мая вернулась флотилия с транспортом леса, но не в добрый час она пришла.

30-го мая ранним утром море было необычайно тихо, в воздухе чувствовалась духота. Все свободные от наряда люди высыпали на берег помогать разгружать лес с пришедших судов. Дубовые брусья и доски, тонувшие в воде, грузились на лодки, а легкие сосновые сбрасывались в море и затем буксировались к берегу. Люди лямками подхватывали их и складывали в штабели. Многие соединили приятное с полезным и, раздевшись нагишом, купаясь в теплой, словно нагретой воде, помогали работе. Мы, несколько человек, стояли на эспланаде и любовались картиною тихого моря и оживленной, веселой деятельностью на берегу. Но вот с запада, т. е. с открытого моря прямо на нас подул и довольно свежий ветерок, и картина начала постепенно меняться. Тихая, зеркальная поверхность местами зарябилась от налетавших порывов ветра, все суда, стоявшие до сих пор в самых разнообразных положениях, повернулись, как по команде, носами к морю. На палубах заметна была какая-то особая деятельность, матросы карабкались по снастям, заскрипели блоки, загремели опускаемые добавочные якоря. Оказалось потом, что судовые барометры начали с утра быстро падать вниз, указывая на приближающуюся бурю, и теперь все готовились к встрече ее. Действительно, часов около девяти на юго-западном горизонте показалась свинцовая, почти черная туча, море разом покрылось зайчиками, и вся мирная, ласкающая взор картина сразу изменилась во что-то грозное, даже страшное… Тучи быстро надвигались, с их нижней стороны в разных местах отделились какие-то жгуты, которые постепенно слились с морем, – это были смерчи; мы их насчитали до пятнадцати штук… А ветер все крепчал, прибой увеличивался, вместе с тревожными командами на судах к нам доносился вой ветра в снастях, что для нас, стоявших на берегу, казалось особенно зловещим… Наблюдая с захватывающим интересом эту картину разыгрывающейся бури, мы не замечали, как начался дождь, который скоро перешел в ливень. Но он нас не разогнал, и мы продолжали стоять под развесистыми каштанами, гнувшимися, как тростники, под напором свирепого шквала… На судах опять что-то опускали, что-то прикрепляли, завозили новые якоря, на некоторых сбрасывали с палубы лес, чтобы облегчить груз… Лес этот волнами гнало к берегу, здесь люди ловили его и веревками оттаскивали подальше от воды…

К полудню, однако, буря разыгралась в такой степени, что у некоторых купеческих кораблей полопались канаты и суда, гонимые ветром и волнами, начали выбрасываться на берег. Делали это они очень ловко, как-то особенно умело становясь наверх волны и затем мягко, без всяких повреждений ложась на песок. В этом весь гарнизон принимал участие, ловя концы веревок, бросаемых с кораблей, и закрепляя их на берегу, чтобы не дать судам отхлынуть вместе с обратной волной.

Мы наскоро пообедали и снова побежали смотреть на ужасную бурю, рокового исхода которой мы даже не подозревали… День к этому времени сгустился настолько, что походил на сумерки. Началась гроза, молния то и дело зигзагом бороздила тучи и ударяла в морскую пучину; оглушительные раскаты грома покрывали рев урагана… Какими жалкими казались эти суденышки среди разыгравшейся грозной стихии и как ничтожны и беспомощны были мы здесь на берегу, несколько тысяч человек, бессильные помочь погибающим…

Фрегат «Варна» и корвет «Месемврия», однако, еще держались, отдав все свои якоря; но к вечеру буря их пересилила, и они подали сигнал: «Не можем держаться, уходим в море!..» Но разве можно было найти спасение в этом кипящем котле?.. Через некоторое время, как эти судна исчезли в темноте, к нам с юга донеслись пушечные выстрелы, а потом и, взвились две-три ракеты… Это суда извещали нас о своей смерти…

Сейчас же были снаряжены два отряда, один под начальством храброго и распорядительного подполковника Резануйлова для спасения людей с «Варны», другой, под начальством не менее отважного майора Антонова – для выручки «Месемврии». Но идти по высокой части лесистого берега, сквозь кусты и колючки, не было возможности, также нельзя было пробираться по низменной береговой полосе, где волны разгуливали до самых скал. Отрядам волей-неволей пришлось ждать рассвета. Нечего и говорить, что люди не спали всю ночь, но чуть забрезжил свет, мы (я тоже вызвался идти охотником) выступили на юг, к чуть видневшейся «Варне».

С великим трудом мы пробирались вдоль берега, прижимаясь к скалам при набегавшей волне и затем быстро перебегая свободные пространства. К довершению бед, главная масса лесу была снесена течением к югу, и теперь бревна и доски, подымаемые волнами, неистово ударялись в берег. Таким образом, нам приходилось еще бороться и с этими таранами. Все-таки мы сравнительно благополучно достигли «Варны», которая счастливо попала на песчаную косу и хорошо села в грунт носом в разрез волны. Тут остался отряд Резануйлова, а майор Антонов пошел дальше. И меня потянуло с последним. Уже совершенно ободняло. Верстах в семи виднелась «Месемврия», жалко перекачивавшаяся с боку на бок от набегавших волн.

До сих пор мы имели дело только с природой, но, когда подошли к месту крушения корвета, вмешались и наши враги. Заметив гибнувшее судно, горцы, всегда зорко следившие за всяким крушением, из которого привыкли извлекать выгоды, стеклись сюда во множестве. Первые матросы, высадившиеся с «Месемврии», попали сейчас же в плен, но наши передовые из воды успели четырех отбить, а остальные, если не ошибаюсь, человек шесть, остались-таки в руках убыхов.

«Крушение русской эскадры на Абхазском берегу у реки Соча 30 мая 1838 г.»

Картина Каменева.

Майор Антонов, подойдя к месту и встреченный выстрелами, выслал две роты, которые с криком «ура» вскарабкались наверх по крутому береговому откосу, выбили горцев штыками, а затем вырубили топорами и тесаками широкую поляну вокруг и тем обезопасили нас с этой стороны. Только после этого мы могли обратить внимание на гибнущее судно, которое застряло саженях в двухстах от берега и держалось пока на двух своих последних якорях, но, очевидно, минуты его были сочтены. Волны сначала перекатывали корвет с боку на бок, а теперь подбрасывали и снова ударили дном о скалистое дно, трюм уже был полон воды. Матросы, как только мы подошли, стали бросаться в воду. Но многие были до такой степени изнурены почти суточной непрерывной борьбой со штормом, что не могли бороться с прибоем, относившим пловцов обратно от берега. На наших глазах таким образом погибло двое.

Я когда-то хорошо плавал и решился помочь слабейшим. Обязав себя захваченной нами сильно просмоленной и смазанной ворванью веревкой, не толще мизинца, я условился с людьми, чтобы они меня тащили, как только подам им знак рукою. Перекрестившись, я бросился в бурун, и меня сразу потянуло в море. Очень тяжело было плыть против волны, особенно с веревкой, сильно тащившей книзу, но вот попался мне матрос, уже наглотавшийся воды и пускавший уже пузыри… Я видел его бессмысленные оловянные глаза и бестолково подымающиеся руки…