V

Сборы в поход. – Семья Аксеновых. – Канун выступлений. – Поход. – Туземная милиция. – Посадка 13 апреля. – Спасение от смерти. – Отступление. – Катастрофа с правой колонной. – Занятие аула. – Ночная атака горцев.

Тысяча восемьсот тридцать восьмой год я считаю поворотным в моей жизни. С этого года, начинается моя боевая страда, окончившаяся вместе с последними боевыми выстрелами на Кавказе.

В день Нового года разнеслась радостная весть о предстоящем походе и, по принятому на Кавказе обычаю, у нас в полку началось общее ликование. Да и как было не радоваться?..

В период мирного пребывания штаб-квартирная жизнь шла скучно, монотонно, с утомительными по своей мелочности строевыми занятиями и однообразной караульной службой… Дни проходили одинаково: сегодня, как вчерашний… Книг было мало, газеты были еще большой редкостью… Постепенно всеми начинала овладевать апатия, работа шла вяло…

Но вот проносилась весть о готовящейся экспедиции, и все проснулись… Роты, батальоны загадывали, кому выпадет счастливый жребий идти и, когда вопрос выяснился, оставшиеся искренно завидовали уходящим. Все, словом, рвались в бой… В бою была поэзия, риск, возможность отличия… Бой считался делом, а мирное затишье прозябанием…

Я пережил все эти настроения, пожалуй, в более острой степени, чем все остальные, ибо для меня бой связывался с вопросом «быть или не быть…» В то время жизнь моя усложнилась еще одним обстоятельством, о котором поэты говорят: «Это старая история, но вечно новая…»

Зашел как-то ко мне один юнкер Семен Аксенов, и мы провели с ним весь вечер в дружеской беседе. Посещения юнкера участились, мы сдружились, скоро перешли «на ты», и он меня познакомил со своей семьей, жившей обыкновенно

зимой в Тифлисе, а на лето переезжавшей на Манглис, где у них имелся свой домик.

Семья эта была очень большая, каких в нынешнее время не бывает. Она состояла, помимо родителей, из пяти дочерей и четырех сыновей. Сам старик Аксенов, Гермоген Семенович, служил в инженерных войсках и славился своей безукоризненной честностью. Им выстроено в Тифлисе и других местах много казенных зданий, из которых некоторые стоят до сих пор и поражают всех своей крепостью. Таковы, например, в Тифлисе здание военно-окружного штаба и те дома, в которых и доныне помещаются военно-инженерные дистанции. Может быть, в течение последного времени эти здания и подверглись разным перестройкам, но в середине восьмидесятых годов они еще стояли в своем первоначальном виде.

Вопреки существующему у инженеров обычаю, будь им не в укор сказано, Аксенов не нажился на этих постройках, и большая семья всегда нуждалась, но как-то весело и беспечально переносила лишения. Старику удалось пристроить всех детей, кроме трех старших, вышедших уже из возраста, в институты и корпуса на казенный счет. Они оказались все выдающихся способностей и окончали курсы с шифрами, медалями, а кадеты все были записаны на мраморные доски (Одна из младших дочерей. Анна Гермогеновна шифренница первого выпуска Тифлисского Закавказского института, впоследствии вышла замуж за доктора Адама Федоровича Корша, родного брата В. О. Корша, известного литератора, живущая и поныне в Геленджике, возле Новороссийска. Два ее брата, Дмитрий и Михаил Аксеновы, с отличием окончили инженерное училище, вышли в первый саперный кавказский батальон и при штурме Карса в 1855 году были убиты одной и той же гранатой. – прим. М. Р.). Старший сын Аксенова. Семен Гермогенович, с которым я познакомился, был юнкером Эриванского полка и обучался в полковой школе, учрежденной для дворянских детей, «ищущих офицерского звания», как писалось тогда.

Такие школы в то время основаны были во всех пехотных полках на Кавказе, и они, за отсутствием военных образовательных заведений, главнейшим образом комплектовали офицерский состав. Конечно, курс в них был небольшой и офицерам впоследствии много приходилось трудиться, чтобы не отстать от возрастающих требований времени, но на основании многолетнего моего опыта могу сказать, что из этих офицеров выходили весьма часто очень толковые, распорядительные и храбрые начальники, умевшие внушать доверие солдатам и умевшие умирать на поле брани…

Этот Семен Аксенов впоследствии самообразованием дополнил недостающие знания и мог бы считаться одним из образованных людей своего времени. Его, как отличного строевика, командировали в Петербург в учебный батальон. Там он разработал и написал первый по времени устав «застрельщичьего строя», который был затем введен во всей русской армий и положил начало будущему рассыпному строю. За эту действительно выдающуюся работу Аксенова по высочайшему повелению перевели тем же чином в гвардию, в Семеновский полк. Аксенов, впрочем, недолго оставался на военной службе и потом скоро перевелся в министерство государственных имуществ и умер недавно в чине тайного советника. Но я отвлекся биографией аксеновской семьи. Вернусь к давно прошедшему.

Не все одинаково радушно меня встретили в этой семье. Сам Аксенов, суровый старик, не скрывал своего плохого мнения о поляках, с которыми не раз встречался в своей инженерной деятельности. Много он мне делал упреков по поводу моего участия в польском восстании, называя его просто «бунтом». Чтобы избежать этих очень для меня неприятных разговоров, я приноравливал мои посещения к отсутствию самого Аксенова, и дело шло прекрасно. Я чудно проводил время в этой веселой патриархальной семье, в которой меня всегда встречали, как своего родного. Старшая дочь в это время уже была просватана за одного офицера, выслужившегося из нижних чинов и представлявшего типичный образец «бурбона». На жениховском положении он еще себя сдерживал, но от солдат я знал, как тяжела его рука и насколько он может быть груб. Тем не менее, он очень нравился старику Аксенову, считавшему его простым и честным. Мне же приглянулась вторая, Мария, но я не смел высказывать моего чувства и страдал молча… Однако, помнится мне, в этом страдании я находил своего рода усладу. Вероятно, сердце мне подсказывало, что мое чувство не оставалось без ответа, и только скромность нравов того времени мешала внешнему его проявлению.

Предстоящий поход, с перспективой возможной выслуги, окрылил мои надежды. Возбужденный, настроенный героически, я почти все последние дни проводил у Аксеновых, тем более, что и юнкер Семен Аксенов тоже получил назначение, и это служило нескончаемым материалом для разговоров, предположений, а затем и приготовлений к походному снаряжению. И мне также шились канаусовые рубашки, какие-то сумки, фланелевые фуфайки и т. и…

Канун нашего выступления я, конечно, провел там же и, помню, был очень оживлен и весел, несмотря на завтрашнюю разлуку. Говорил я о своем намерении записаться в охотники, которые всегда идут впереди, и вернуться или «с белым крестом на груди, или там лечь под черным крестом…» Фраза была эта мною очень обдумана и рассчитана на эффект. Действительно, та, для которой все это говорилось, вскочила и убежала; вернулась же она только тогда, когда старушка-мать, по моей просьбе, благословила меня серебряным православным крестиком. Детишки подняли рев, это дало мне возможность не скрывать и моих слез…