– Хотя это даже неплохо, – поддакнул первый солдат с фальшивой жизнерадостностью. – Твоему папочке не придется без тебя скучать. Ты же знаешь, куда его забирают?
Ева промолчала, не сомневаясь, что им и без того не терпится поделиться.
– Его расстреляют вместе с остальными. Тридцать три члена немецкой полиции погибли сегодня на виа Разелла от партизанских бомб. За каждого убитого умрут десять итальянцев. Мы освобождаем не только тюрьму на виа Тассо. «Реджину Чели» тоже вывозят. Всех евреев, партизан и антифашистов. Если не хватит пленных, будем забирать гражданских с улиц. Триста тридцать мужчин. В следующий раз партизаны дважды подумают, прежде чем подкладывать бомбы.
– Вот только следующий раз для многих из них не наступит, – добавил первый солдат. – Как и для твоего священника. Надеюсь, ты дала ему что-нибудь на память.
Ева закрыла голову руками и стекла на пол, слишком оглушенная, чтобы слушать дальше. Она даже не заметила, когда они ушли.
Глава 21
Ардеатинские пещеры
Их выстроили в ряд с заложенными за голову руками, пересчитали, загнали в грузовики – точь-в-точь как евреев в ночь октябрьской облавы, – а затем отвезли к старой каменоломне возле знаменитых катакомб, куда вечно выстраивались очереди туристов, а горожане даже не заглядывали. В этом году туристов в Риме не было. Только немцы, осажденные итальянцы и католическая церковь. Только война, голод, безысходность и смерть.
У Анджело горели от побоев ребра, один глаз полностью заплыл. Сидя в кузове, он не мог понять, куда их везут, но дорога не заняла много времени. Когда 336 человек – на шесть больше, чем было объявлено, – высадили из грузовиков и снова выстроили в линию, он немедленно узнал окрестности, и сердце у него упало. Для резни и придумать было нельзя лучшего места.
Немцы потрудились, чтобы пленники были надежно связаны и запуганы винтовками, но никто все равно не помышлял о побеге. Интересно почему? Была ли надежда так сильна, что заставляла людей до самого конца стремиться к сотрудничеству? Анджело наблюдал подобное вновь и вновь. Очень немногие отваживались бороться. Большинство считали, что сопротивление заранее обречено на провал, что оно означает только верную смерть. Поэтому они продолжали сотрудничать – и надеяться.
Однако эта надежда быстро подошла к концу, когда в каменоломне начались расстрелы. Люди ударились в слезы, и Анджело прибегнул к единственному способу облегчить их участь, который знал. Поразительно, но солдаты не велели ему заткнуться, когда он начал читать молитву, и не остановили, когда он двинулся вдоль ряда арестантов к тем, кому предстояло зайти в пещеры первыми. Запястья Анджело были связаны за спиной, поэтому он не мог осенить пленников крестным знамением, но дернул правой рукой, подразумевая этот жест.
Анджело спустился вместе со второй группой и, миновав лабиринт туннелей, оказался в огромной пещере. При этом он ни на секунду не переставал молиться, по мере сил совершая последние обряды и надеясь только, что Бог его простит и помилует души трехсот тридцати пяти человек, которые провожали его отчаянными взглядами. Его – падшего мужчину, который даже не хотел больше быть священником.
Пятерых пленников ставили на колени. Пятеро палачей прижимали дула винтовок им к затылкам. Щелкали пять курков. Пять человек падали. Еще пятерых ставили вплотную к груде мертвецов, только чтобы те спустя секунду разделили их участь. Анджело каждый раз ждал, что его вот-вот вытолкнут в центр и тоже поставят на колени, – и каждый раз его обходили стороной, позволяя продолжать молитвы за тех, кто умирал вокруг.
Двое – мальчик с отцом – встали бок о бок и погибли тоже бок о бок, рухнув на землю в неуклюжем объятии. Анджело заплакал, однако не прервал молитву и так и не закрыл глаза. Ему нужно было видеть, нужно было засвидетельствовать происходящее, пусть даже и на пороге собственной смерти. Этого требовала кровь невинных.