Еще только рассветало, было часов семь утра. Я повернул ключ в замке, а из кухни уже звучала музыка сковородок и кастрюль.

— Где был в такую рань? — спросила Ба не отрываясь от гусиной шеи, которую она виртуозно фаршировала только ей известной начинкой.

— На базаре, пластинку покупал.

— Ох, мне эти базары музыкальные, как началось во время войны, все по кустам, да по закаулкам, так по сей день и спекули живы. Че купил?

— «Пинков»

— Опять душегуба своего еврейского.

— Ба, а давай я тебе музыку поставлю, тебе понравится.

— Вот тока душегуба не надо, лучше я тебе сама спою.

— Ба, ну не понравится я выключу. Давай?

— Давай уже. Послушаем, шо там он нового придумал.

Я метнулся в зал, открыл крышку старой ламповый «Ригонды», поставил диск и бегом назад в кухню, пока не начала играть.

Я сел напротив Ба, сестры запели.

Услышав первые слова песни, Ба остановилась. Не отрывая глаз со стола, нож в ее руке замер. Тут и руки затряслись, и Ба села на табурет.

Я начал понимать что немного перебор. Ба смотрела на меня в упор и из с глаз потекли слезы. Берри задушевно продолжали.

— Налей, — выговорила Ба.

Я метнулся к холодильнику.

— Валерьянка у нас в холодильнике?

— Ну, ты бы сразу и сказала. Я думал водки.

Ба опрокинула рюмку с валерьяной, я побежал и выключил музыку, как бы они еще чего такого не спели.

— Ты где это взял? Арабская твоя морда.