Что гонения на христиан со стороны римского государства во многих случаях, хотя и не всегда, слишком преувеличены в древних известиях, что римские императоры, которым приписываются подобные преследования христиан, не все поголовно были извергами и людьми, погрязшими в грехах, – об этом уже мы знали давно; но всего 13 лет тому назад творцом современных взглядов на государственное право Рима, Т. Моммзеном, издано сочинение. дающее настолько подробное описание правового положения христиан в римском государстве, что все другие книги, трактующие об этом вопросе, рядом с книгой Моммзена не имеют уже более никакого значения. Благодаря этому его исследованию, снова всплыла на свет та истина, что из императоров лишь очень немногие действительно стремились к интенсивному преследованию христиан, что в большинстве случаев эти преследования были вызваны произволом отдельных наместников. Это же исследование Моммзена окончательно выяснило также те затруднения, которые христиане создавали для своих судей, и те причины, которые непосредственно, вызывали преследования со стороны властей.

Первоначально римская община требовала от своих граждан римской веры. Бог и государство в древности большей частью совпадают; нельзя пренебрегать богами отцов. Все должны были приносить жертвы этим богам; в случае же неисполнения этого, виновный подвергался наказанию именно за самый факт неисполнения, а не за основную причину его, так-что христианин привлекался в суду не за то, что он был христианин, а за то, что он не оказал почестей богам. Впрочем, так как христиане, как таковые, отрицали этот культ, так как слово «христианин» сделалось синонимом слова «враг жертвоприношений», то с течением времени и самое имя христианина сделалось достаточным для возбуждения обвинения. Однако, Рим уже в последние годы республики сделался сборным местом всевозможных народов и религий. Чтобы дать возможность этому чуждому элменту выполнять предписания собственной религии, в число оффициальных богов были приняты новые божества, и новые граждане могли, таким образом, выполнять свои гражданские обязанности, не нарушая в то же время родного культа. Однако, гражданам не было разрешено почитать недопущенные божества, римлянин не мог поклоняться, например, национальному богу кельтов. Впрочем, с течением времени было введено вполне свободное исповедание иностранных культов, если только они не противоречили нравам. Исключение составляли лишь монотеисты – идеи и христиане. Они, по античному языческому воззрению, были безбожники, и римлянин, принявший их веру, подлежал наказанию. Если бы он, наряду с другими богами, почитал и Христа, – что впрочем уже исключалось самой природой вещей, – то к нему труднее было бы придраться, но исключительность самой религия уже влекла за собою наказание за безбожие. Поэтому-то в первую голову наказаниям и подверглись сами римляне.

С иудеями дело обстояло существенно иначе, чем с христианами. Хотя государство, согласно своим установлениям, принципиально не могло терпеть ни тех, ни других, тем не менее для иудеев оно делало исключение. Иудейство по существу покоилось на национальной основе и было ограничено в своем распространении, так что нельзя было опасаться его успеха в массах. Иудей, таким образом, не был вынужден поклоняться римскому обычаю, приносить жертвы гению императора; впоследствии даже из уважения к его религии из иерусалимского храма была снова удалена статуя императора. Христианин же, после падения Иерусалима, совершенно отрешившийся от евреев, не встречал такого покровительства; как «безбожник» он до известной степени висел в воздухе, и от него требовалось выполнение всех обязанностей государственно-гражданского культа.

Власть, которая в большинстве случаев пользовалась, так называемым, коэрцитивным правом, т. е. правом высших чиновников водворять порядок и предупреждать нарушение общественного спокойствия, не находила подходящей законодательной нормы и установленного наказания. Она вовсе не думала выслеживать подозрительных людей и привлекать их в суду, она сама выжидала обвинения, по крайней мере, так было до больших преследований христиан при императоре Деции. Кто заявлял, что он не христианин или уже более не христианин, тот не подвергался наказанию. Однако, чем больше чуждого элемента проникало в Рим, чем слабее делалось национальное чувство, тем менее разрушительно могло действовать само по себе христианство; оно в религиозной области выражало лишь то, что уже осуществилось в области политической. Тем не менее остатки старого национального чувства и фанатизм масс не позволяли отрываться от государственной религии. Впервые лишь такие жестокие люди, как, достойный в других отношениях, Деций, обратились на путь энергичных и последовательных гонений; не фанатики среди христиан, как, например, Ориген, открыто признают, что христиан, которые действительно умерли за веру, можно легко пересчитать. Но все-таки положение христиан было весьма плачевно и крайне принижено; предоставленные произволу наместников, которые, хотя и предпочитали спокойствие громким процессам, но вынуждены были уступать крикам черни, предоставленные произволу наказаний, – они были и оставались бесправными. Посмотрим же, каково было отношение к ним до первых общих эдкитов о веротерпимости.

Мы не имеем надобности распространяться здесь о первых преследованиях со стороны иудеев, так как об этом достаточно подробно рассказано в библии. Тем не менее эта ненависть иудейства в молодому учению имела существенное значение. Иудеи знали правила христианства или, по крайней мере, казались знатоками их; они всячески интриговали и раздували ненависть против христианских общин, они придумывали самые безумные обвинения, будто христиане при своих обрядах пользуются детоубийством и кровосмешением, их рука видна также и в гонениях Нерона. Эти гонения давно уже страшно преувеличены. Нерон, изверг, матереубийца на троне цезарей, мог, конечно, направить всю ярость своей зверской натуры против христиан, имя его, казалось, неразрывно связано с проклятием первого жестокого врага учеников Христа. Нерон, однако, никогда и не думал преследовать. христиан, как таковых. Он хотел лишь снять с себя все распространявшееся обвинение в поджоге Рима и старался перенести его на христиан. Некоторые из христиан были привлечены к суду, они оговорили других, и расследование, по довольно неясному свидетельству Тацита, привело к уликам не столько в поджогах, сколько в ненависти к людям. В самом деле тихое, далекое от какого-либо участия в общественной жизни поведение христиан, ожидание ими гибели мира были всегда глубоко противны язычникам. Первое казалось им отвратительным ханжеством, второе сумасшествием или отсутствием любви к отечеству; и хотя глубокомысленному Тациту и была ясна невиновность их в пожаре Рима, но кажущаяся ненависть в человеческому роду могла послужить какому-нибудь Нерону благоприятным поводом для обвинения. И когда затем он выступил против них, когда он бросал их, завернутых в шкуры диких зверей, на растерзание псам, когда он делал из них свои живые факелы, то народ попутно мог видеть в них зачинщиков разрушения. Но тем не менее это не было гонение против христиан в собственном смысле слова, гонение за веру.

Но вот пал Иерусалимский храм, христианство окончательно отделилось от иудейства. Оно делается воинственным, оно не желает более поклоняться зверю, апокалипсис Иоанна вызывает язычество на бой. Провинция Азия называла некогда Августа спасителем мира: христианство ставит на его место Господа Иисуса Христа; из Азии явилось обоготворение римских цезарей, приношение жертв гению императора: апокалипсис (2, 13) восхваляет мученика Антипу, убитого в Пергаме, «где живет сатана». Вскоре раздаются новые кровавые свидетельства. При Домициане в 95 году благородный консул Флавий Клемент и его жена Домицилла были казневы за «безбожие», т. е. за то, что они отпали от национальной веры высших кругов Рима, муж был убит, жена подверглась сожжению. Подобная же участь постигла тогда и многих других; но об общем гонении христиан в римском государстве вовсе еще нет речи; преследования ограничиваются лишь одним Римом. Насколько возможно было, смотрели сквозь пальцы; и лишь тогда, когда не было возможности поступить иначе, когда отдельные преступления казались слишком тяжкими, тогда принимались меры против христиан.

Новый толчек был дан в царствование Траяна. При нем в 112/3 г.г. Плиний Младший был наместником в Вифинии. Это был не очень далекий, довольно поверхностно образованный, но в общем вовсе не антипатичный человек. Он имел приказ не допускать образования обществ и союзов в своей провинции. Иудейские религиозные общества были разрешены, христианские же нет, так как христиане отделились от иудеев. Таким образом, против христиан были приняты меры. Плиний, по его собственному признанию, совершенно неосведомленный в ведении этих процессов, заставлял обвиняемых отрекаться от христианства, и многих из тех, которые были привлечены в суду, как христиане, но перед судом отрицали свою принадлежность в христианству, он принуждал приносить жертвы перед изображениями богов и императора и предавать проклятию Христа. Затем он отпускал их на свободу. Так же он поступал и с теми, которые утверждали, что лишь ранее были христианами. Однако, ближайшее ознакомление с сущностью христианства заставило его задуматься. До него дошел слух, что собственно ядро культа заключается в том, что христиане собираются в известный день перед восходом солнца вместе и поют гимн в честь Христа, которого они чтут, как Бога, что они дают друг другу клятвенное обещание избегать воровства, кражи, нарушения брака, лжесвидетельства и не присвоивать себе взятого на сохранение. Затем они, будто бы, расходятся, чтобы в назначенный день вновь собраться на общую трапезу. Таким образом, Плиний, по его собственным словам, нашел в христианстве лишь чрезмерное суеверие, но так как это суеверие получило уже слишком широкое распространение, то он и просил императора вынести окончательное решение относительно христиан. Ответь императора был краток и ясен. Он вполне одобряет действия своего наместника, но делает еще некоторые исполнения. Разыскивать христиан не следует, анонимные оговоры должны оставляться без внимания. Уличенный в принадлежности к христианству, должен быть наказан, но тот, кто отрицает свою виновность и согласен подтвердить это жертвоприношением, тот вследствие своего раскаяния должен быть помилован.

Это решение, конечно, нельзя назвать соломоновским, но тем не менее ему нельзя также и отказать в известной гуманности. Весь этот эпизод имел чрезвычайно важные последствия. Он создал на будущее время норму в подобных процессах. Отныне наместники старались, как это ранее делал Плиний, добиться от христиан, привлеченных к суду за веру, полного признания, а если никакие уговоры не помогали, то посредством пытки они заставляли христиан действовать согласно своему желанию. Страстный апологет Тертуллиан, бывший юрист, был до глубины души оскорблен подобным отношением, и как христианин, и как администратор. Он громко называл нелепостью, что человека, вопреки всякому обыкновению, заставляют признаться в совершенном им добром деле. Однако, как красиво это ни звучит, тем не менее это лишь взгляд остроумного апологета. Ибо нельзя забывать, что римские судьи христиан, несмотря на дурные средства, к которым они считали нужным прибегать, тем не менее были преисполнены добрых намерений. Их целью вовсе не было казнить как можно больше христиан, напротив, путем уговоров или, в крайнем случае, даже посредством пытки они старались добиться от христиан отречения. Чтобы затем, после жертвоприношения, отпустить их на свободу.

Христианское предание знает еще даже о формальном эдикте о веротерпимости, изданном преемником Траяна, Адрианом. В этом акте, латинский оригинал которого был приложен к первой апологии апологета Юстина, император на запрос наместника отвечает, уже во введении до некоторой степени угрожая доносчикам, что в качестве свидетелей против христиан суд может вызывать лишь таких лиц, которые вполне уверены в своем деле. Если же христианин нарушил законы, то он должен понести соответственное наказание. Затем еще раз следуют угрозы строгих кар за ложные оговоры. Мне кажется несомненным, что этот эдикт подделан. Слишком бросается в глаза сходство его с случаем Плиния-Траяна. Здесь однако император идет гораздо далее, чем в только что рассмотренном рескрипте. Траян оставлял анонимные доносы без внимания, здесь же за ложный оговор устанавливается наказание. Далее то обстоятельство, что христиане, согласно этому эдикту, должны быть привлекаемы к суду за незаконные деяния, слишком соответствует их собственным желаниям, – выразителями которых постоянно являлись апологеты – и невероятно, чтобы языческая власть также могла высказаться в этом же смысле. Ведь защитники христианской веры, не переставая, требовали: наказывайте беспощадно злых христиан, нарушающих закон, но не трогайте всех христиан только потому, что они христиане! Если же думают, что для фантазера и чудака Адриана христианство являлось чем-то привлекательным, то вряд ли это верно. Христиане его времени, по крайней мере, были мало расположены в нему; апофез любимца его Антиноя произвел на них крайне отрицательное впечатление, и особенно неистовствуют против непостоянного императора дикия сивиллы, лучше всего выражающие настроение народа. Наконец, что фальсификация подобного рескрипта в то время не представляла чего-то исключительного, доказывает вся литература той эпохи. Как мы уже видели, христиане в борьбе так же мало заботились об истине, как и их враги. И несомненно. Что и позже изобретались однородные, благоприятные для христиан, рескрипты: подобные паразиты выростают только на гнилой почве. Христиане, сочиняя такие дружественные для себя распоряжения властей, хотели вызвать противоречия в среде самой власти и создать таким образом благоприятные прецеденты для своей религии, тем более, что после довольно продолжительного мира снова наступили невзгоды борьбы.

Император Марк Аврелий вовсе не был другом христиан. Ему, как и многим другим, не нравилась манера их идти на мученичество, он видел в этом лишь хвастливое пренебрежение к смерти, которая представлялась ему для этого слишком серьезной вещью. До нас дошел его приказ, в котором он устанавливает наказания за суеверные культы. Следует ли приписать влиянию этого рескрипта жестокия гонения на христиан в Лионе, мы не знаем; достаточно того, что они произошли в его время. Об этом свидетельствует одно послание вьеннских и лионских общин к малоазиатским, написанное в том напыщенном, высокопарном и запутанном стиле, которым писал тогда весь мир. Стилю соответствует в некоторых отношениях и содержание. Конечно, как и во многих других известиях о мучениях, и здесь творятся чудеса: один мученик, почти лишившийся после страшной пытки человеческого облика, внезапно при новом строгом допросе выздоравливает, так что пытка послужила ему для исцеления. Нет недостатка, конечно, и в описаниях пыток, которые со времени первой книги Маккавеев, несомненно оказавшей влияние на автора послания, играют такую большую роль в этой литературе. Но тем не менее в изображении должно быть много правды, не смотря на реторику и приподнятость рассказа. Так, в нем отсутствует одна характерная черта, отличающая все легенды о мучениках, – это длинные речи и чересчур отделанные замечания обвиняемых. Все жалобы его звучат вполне естественно или по крайней мере соответствуют ужасу положения. Нежная рабыня Бландина, в то время как тело её представляет сплошную рану, говорит лишь: «Я христианка, мы ничего не делаем дурного»; христианин Пофин на вопрос, кто христианский Бог, отвечает: «Когда ты заслужишь этого, ты узнаешь»; другой восклицает, сиди среди пламени на железной скамье: «То, что вы делаете, называется пожирать людей. А мы людей не едим и вообще не делаем зла». Эти слова были направлены против вновь поднятых со стороны противников обвинений в том, что христиане на своих собраниях, якобы, едят человеческое мясо; это обвинение доводило языческий народ до неистовства. В конце концов дошли даже до того, что пепел мучеников стали бросать в Рону, думая таким путем лишить. их всякой надежды на воскресение. Конечно, некоторые при виде подобных преследований, по человеческой слабости, отрекались от Христа, хотя и это не помогало, так как их все равно заключали в темницы. Тогда их охватывало раскаяние и они вновь присоединялись к толпам мучеников. Таким образом, в этом послании мы имеем в общем гораздо более близкия к истине описания, чем в большинстве житий мучеников; это изображение в лучшей своей части действительно заимствовано из жизни.

Я не имею возможности, – да это и не входит в мои цели, – подробно разбирать упомянутые здесь «Деяния мучеников», чтобы на основании их составить себе взгляд на действия государства. Поэтому, скажу только следующее: большинство, собственно, даже почти, все эти деяния приспособлены для чтения, для назидания верующих, это – произведения литературы, подобно всем процессуальным протоколам, заключающимся в античных книгах. В этих повествованиях мы можем найти много поучительного, можем узнать из них, как мыслили люди в эпоху их появления, во мы никогда не узнаем на основании этих источников, о чем говорилось с христианами на суде. В доказательство этого я сейчас приведу пример из одного процесса, ибо как раз этот эпизод подвергался самому ложному толкованию. Речь идет о процессе христианина Аполлония, который, как полагают, был римским сенатором и которому позднейшее христианство приписало значительное философское образование, – мнение, к сожалению, довольно часто разделяемое еще и ныне. Откуда произошло это мнение, мы сейчас увидим. Процесс начинается с обычного вопроса, признает ли себя обвиняемый христианином. За утвердительным ответом следует увещание принести клятву пред гением императора. Аполлоний на это отвечает длинной речью, смысл которой тот, что христианин может клясться только перед таким богом, который не сделан руками человека. После короткого перерыва он продолжает затем совершенно в духе апологетов, при чем напирает на то обстоятельство, что христиане в своих молитвах просят небесного владыку о ниспослании благ царю земному. После этого осужденному дается три дня на размышление. затем, при огромном стечении народа, начинается главная часть процесса, и Аполлоний на новый вопрос наместника отвечает следующим образом: «Мне известно о решении сената…. тем не менее страх Божий не позволяет мне поклоняться идолам, сделанным руками человека. Поэтому, трудно заставить меня поклоняться золоту или серебру, или меди, или железу, или деревянным, или каменным ложно так называемым богам, которые и не видят и не слышат, ибо они произведения ремесленников, золотых дел мастеров, художников, искусственные создания человека, которые не могут двигаться сами собою. За то я служу Богу, который в небе, ему приношу я свои моления… Ибо позорно поклоняться тому, что стоит на одной ступени с человеком или даже ниже демонов. Слишком покорные люди совершают тяжкий грех, поклоняясь тому, что в сущности представляет ничто иное, как бесполезный кусов камня, сухое дерево, грубый металл или мертвые кости. Что значит этот вздорный обман? Ведь так же египтяне поклонялись чаше, которую многие называют просто ножной ванной, и многим другим мерзостям. Афиняне до сих пор еще чтут череп быка, называя его счастьем афинян; поэтому они не в состоянии молиться собственным богам…» Далее следует жестокое нападение на религию египтян, которое составляет непременную принадлежность полемики апологетов, а затем Аполлоний переходит в характеристике богов, также сплошь и рядом встречающейся у апологетов. «Они называют богами тех, которые раньше были людьми, как это доказывается мифами. Ибо про Диониса говорят, что он был разодран на части, про Геракла, что он живым был положен на костер, про Зевса, что он погребен на крыше. Подобные же истории мифы рассказывают и об их потомстве. Вследствие отсутствия в них какой-либо божественности я отвергаю их». Наместник неоднократно прерывает поток крайне тривиальных речей обвиняемого, при чем один раз в разговор вмешался даже один из циников. Одно время судебный процесс едва не принял характера религиозного диспута. Во всяком случае речь Аполлония становится все оживленнее, он характеризует сущность Христа, описывает его страдания и доходит, наконец, совершенно как апологеты, до указания на Сократа, как предшественника Христа: «Он (т. е. Христос), подобно праведникам и философам до него, подвергался яростным гонениям со стороны невежд. Ибо неправедные ненавидят праведных… Платон говорит следующее: праведный же будет подвергнут истязаниям, пыткам, будет закован, ослеплен на оба глаза и, после того, как он претерпеть все муки, его посадят на кол. Подобно тому, как над Сократом афинскими клеветниками был произнесен несправедливый приговор, после того, как они склонили к этому народ, так и нашему учителю и спасителю некоторые из злодеев вынесли обвинительный приговор, после того, как они связали его»… Затем мученик заканчивает, также в чисто апологетическом духе, заявлением, что даже в том случае, если христианская вера неправедна, как это утверждают противники, что и тогда христиане охотно останутся при своем заблуждении, ибо оно вывело их на путь добродетели. После некоторого совещания наместник, который сам охотно отпустил бы его на свободу, но должен подчиняться императору, приказывает перебить ноги осужденному, и мученик умирает с громкой молитвой к своему спасителю на устах.

Даже сравнительно свободное теологическое исследование видит в этих актах Аполлония точный отчет одного из процессов мучеников и с полным душевным удовлетворением взирает на смелого философа, так восторженно защищавщего свою веру. Но такой взгляд совершенно не соответствует действительности. В словах Аполлония не видно ни малейшей искры философского ума; все, что он говорит, как мы это не раз уже замечали, представляет собою лишь самую тривиальную апологетическую премудрость; без всякого следа самостоятельности приводит он все мотивы этой литературы до упоминания о Сократе включительно, даже самую вставку слов циника, если мы вспомним насмешки афинских философов над апостолом Павлом, мы должны будем отнести сюда же. Неужели же мы действительно можем поверить, чтобы разумный языческий судья позволил обвиняемому развивать до конца эти избитые фразы, встречавшиеся во множестве философских трактатов, и даже сам временами вступал бы в спор? Ведь, не для этого же он был назначен императором. Нет, вся эта литература крайне сомнительна, и процесс Аполлония не составляет исключения. Он стоить в самом начале всех этих деяний мучеников, заключающих в себе, наряду с подробнейшими описаниями пыток, бесконечные речи мучеников о ничтожестве богов, о значении Сократа и вообще о греческих философах. Так как невозможно, чтобы христиане всегда повторяли одни и те же теологические диспуты, и так как последние почти целиком совпадают с замечаниями апологетов, то все эти описания процессов, включая и процесс Аполлония, ценны для нас лишь в чисто литературном отношении, картины же самого хода процесса, точного протокола его мы до сих пор еще не имеем.

Вернемся, однако, после этого (необходимого, впрочем) отступления к нашей основной теме. При преемнике Марка Аврелия, Коммоде, для христиан в общем наступили лучшие времена. Любовница императора, Марция, была христианкой, и её влияние на слабого императора имело, конечно, значение для её единоверцев. Но затем обстоятельства снова переменились. Жестокий император Септимий Север в 201 году запретил переход в иудейство, а затем также и в христианство. Новые строгости создали и новых мучеников; дела последних также дошли до нас. Многие христиане бежали от преследований, некоторые отрекались от своей веры и приводили оправдания. До настоящих гонений на всем пространстве империи дело не дошло и в этот раз, а в скором времени, при преемниках африканского императора, для Христовой церкви наступили более спокойные времена; особенно, по-видимому, склонялся в пользу новой религии, с заповедями которой он был знаком, благородный, хотя и слабовольный, император Александр Север.

Постепенно, однако, настала крайне тяжелая эпоха. Чем энергичнее и жесточе делаются представители империи на троне Цезарей, чем с большей страстностью греческая философия обрушивается на христианство, тем хуже становится внешнее положение христиан. Император Максимини, храбрый, но грубый фракиец, прекрасно знал, что делал, когда приказывал преследовать настоятелей общин, т. е. церковный клир. Хотя и это преследование ограничилось узкими пределами, но тем не менее сознание серьезной опасности заставило отца церкви Оригена обратиться к пастве с посланием, в котором он называет императора новым Навуходоносором и настоятельно призывает верующих идти на мученичество. И в самом деле, христиане нуждались в поддержке, ибо отпадение, – конечно, только на время гонений, – сделалось излюбленным средством спасения, и появились даже сектантские богословы, которые допускали отречение от веры в случае крайней необходимости. Против этого со всею силою ополчились великие отцы церкви, и впереди всех – Тертуллиан и Ориген. Через последнего мы узнаем, между прочим, к каким, прямо-таки иезуитским, приемам прибегали робкие христиане, впрочем побуждаемые к тому самими язычниками (ср. главу V), чтобы оправдаться в своих собственных глазах. По их мнению, можно громко взывать в богам, какому-нибудь Зевсу, Гелиосу или Аполлону, лишь бы при этом думать только о высшем Боге; ибо слова, ведь, составлены вполне произвольно и не имеют никакого естественного отношения к вещам. Ориген такое объяснение вполне справедливо называет софизмом.

Кратковременное правление араба Филиппа было лишь затишьем перед бурей. В христианском лагере многие считали его своим единоверцем. Хотя вряд-ли он был таковым в действительности, как мягко он ни относился к христианам. При нем исполнилось тысячелетие города Рима. По случаю этого юбилея происходили торжественные празднества в честь богов, сделавших благочестивую римскую нацию первой в мире. Конечно, эти празднества заставляли первого человека в государстве не выходить из рамок национальной религии. После него наступили первые систематические, всеобщие гонения; они связаны с страшным именем Деция. Деций был соперником Филиппа; он царствовал всего два года, но за эти два года он дошел до такого фанатизма против христиан, какого раньше никогда ее бывало. Наместникам был отдан приказ принуждать христиан к национальному культу. Последним был назначен срок, к которому они должны заявить о своем переходе к старой религии. В случае бегства, имущество христиан конфисковывалось; оставшиеся же привлекались к суду, который приговаривал их к изгнанию и лишению имущества или же нередко и в смертной казни.

Рассказы об этих преследованиях еще больше, чем известия о прежних гонениях, говорят об отпадении многих христиан. Власти выдавали свидетельства о совершении жертвоприношения; такой документ несколько лет тому назад был найден в Египте. Дело касается одного христианина, Аврелия Диогена, из селения «Александров Остров»; этот христианин подает прошение чиновникам, назначенным для наблюдения за жертвоприношениями. После характеристики самого себя он делает следующее признание: «Я всегда ревностно приносил жертвы богам и теперь также, после (императорских) приказов в вашем присутствии принес жертву, (пил) и (ел) от жертвы, о чем и прошу вас засвидетельствовать ниже. Прощайте. Я, Аврелий Диоген, подал это прошение» – Далее следует свидетельство администрации: «Свидетельствую, что Аврелий принес жертву. В (первый) год императора Цезаря Гая Мессия Квинта Траяна Деция, благочестивого, счастливого, великого; 26-го июня». Такой клочек папируса, подобное свидетельство драгоценнее, чем трогательные жалобы на жестокости гонений риторических отцов церкви или пропитанные кровью жития мучеников. Перед нашими взорами моментально встает картина преследований; мы видим весь бюрократический аппарат в движении, узнаем его превосходную организацию, простирающую свою чиновную руку даже до деревень Египта, а также узнаем и об отпадении христиан. Дополнением к этому служит известие отца церкви Киприана. Он негодует на христиан за их быструю готовность приносить жертвы языческим богам. Еще до насильственного принуждения они уже спешили исполнить желание властей и заставляли даже детей принимать участие в жертвоприношении. Многие, по мнению Киприана, поступали так, чтоб предупредить конфискацию своего имущества. Снисхождения заслуживают только те, кто не в силах был перенести мучения. Ото всех же других отец церкви требует самого строгого покаяния прежде, чем они вновь могут быть приняты в лоно церкви – Киприан сам бежал от преследований Деция. Этот поступок его подвергся, конечно, сильному осуждению. Однако, отец церкви оправдывал себя тем, что в случае его смерти церковь осталась бы без руководителя. Во время последовавших вскоре затем новых всеобщих гонений при императоре Валериане, когда наказанию подвергались все вообще когда-либо бывшие христианами, Киприан также принял мученический венец.

В третий раз государство во всеоружии поднялось против христиан, когда бразды правления перешли в руки великого реформатора Диоклетиана. Церкви подлежали разрушению, литература христиан должна была быт уничтожена, рабы за свою принадлежность к христианству теряли право на освобождение. Эдикт следовал за эдиктом, последний из них отдавал строгий приказ всех христиан, во что бы то ни стало, принуждать в жертвоприношению. Особенные ужасы творились в это время в Египте. Однако коронованный поборник национального культа потерпел крушение; какой популярностью ни пользовались его приемы, как ни энергично поддерживала его языческая литература, – тем не менее ему пришлось бы одну половину своих подданных заставить истребить другую. Это была последняя гигантская попытка язычества воспрепятствовать победе христианства; десять лет спустя, в 313 году, появляется великий миланский эдикт о веротерпимости Константина и Лициния. Внешняя борьба этим почти закончилась; вскоре наступило даже такое время, когда могла появиться книга, приписываемая Лактанцию, в которой с ненавистью описываются различные роды смерти всех гонителей, и когда, наконец, один ревнитель христианства призывает сыновей Константина к преследованию язычников. Кратковременная реакция Юлиана Отступника, хотя и пробудила вновь все страсти жгучей, двухсотлетней борьбы, но теперь спор ограничился, главным образом, лишь словесной борьбою: в общем еще менее радостное зрелище, чем то, когда мученики по приказу проконсула шли на смерть.

Если мы еще раз бросим взгляд на всю эту великую эволюцию, то мы не должны затемнять ясность нашего взора розовыми облаками энтузиазма. Кровь мучеников послужила цементом при постройке церкви, так говорят католики и большинство протестантов; воля Божия, как и всегда оказалась сильнее людской злобы. Несомненно, что без гонений церковь не проявила бы такого могучего роста. Всякое убеждение очищается и усиливается испытанием огнем. Но существуют разные испытания огнем. Если оно тянется слишком долго и, огонь не переставая раздувается, то даже самый твердый, самый благородный металл будет расплавлен. Вполне правильно было сказано: идеи жили в головах; если бы отрубили головы, то идеи перестали бы существовать. Постоянное, в течение веков, направленное к единственной цели истребления всех иначе мыслящих, беспощадное, последовательное гонение в конце концов уничтожило бы христианство. Мы же видим, что сделала своей железной последовательностью из Испании, опиравшаяся на фанатизм невежественного народа, инквизиция, здесь система действительно победила потому, что она действовала поразительно исправно и долго. Но здесь энтузиазму новой веры противостоял фанатизм противника. Последнего и не доставало древнему миру, ибо ненависть к христианам не представляла собою чего-либо положительного. Отдельные выступления наместников приносили лишь частичный вред, последние же нападения императоров явились слишком поздно. Таким образом, римская религия, а с нею государство, проиграла игру не столько вследствие победы противника, сколько благодаря собственной вине. В нас же это зрелище, не смотря на всю отвратительность гонений и все жестокости, творившиеся при этом возбуждает все-таки меньший ужас, чем события позднейшего времени, когда та же система преследований из года в год воздвигала костры, на которых христиане, именем Бога и во славу его, сжигали христиан.