Очевидно, хоронившие покойников родственники и друзья клали с телами покойников в могилу и то, что увеселяло их при жизни. От этого в гробах, кроме игорных костей и досок вообще, нередко находят кости именно со счастливыми номерами, т. е. такими, которыми определяется выигрыш. Наконец, мы должны указать на тот факт, что в одной из римских катакомб найден даже гроб, как гласит надпись: «мастера предметов, имевших отношение к игре в кости» (artifex artis tesselariae lusoriae). После всего этого едва ли может быть какое-либо сомнение в том, что римские христиане III и IV веков, по крайней мере некоторые из них, были страстными игроками, и что общество христианское слишком снисходительно смотрело на таких недостойных членов его. Что касается IV века, то история имеет определенные свидетельства, что западные христиане этого времени своей привязанностью к играм обращали на себя внимание как соборов, так и писателей церковных. Из правил собора Эльвирского (в Испании, в начале IV в.) видно, что борьба с игроками входила в программу его деятельности. А по некоторым выражениям св. Амвросия, епископа Медиоланского, можно заключать, что азартная игра доводила некоторых христиан до печального нравственного состояния. В позднейшее время древней Западной Церкви зло не только не уменьшается, но еще увеличивается, как это можно видеть из того, что Церковь теперь ведет борьбу не против увлечения игрой простых христиан, по-видимому, зло это представлялось неистребимым среди мирян, а монахов и духовенства.

Значит, и лица духовного сословия не меньше других стали пристращаться к игре. Григорий Турский (западный писатель VI века) рассказывает очень замечательный случае об аббатиссе (игуменье) монастыря св. Радегунды в Пуатье (во Франции). Подчиненные ей монахини обвиняли аббатиссу между прочим в том, что она играет в кости. Обвиняемая не запиралась, а объявляла в свое оправдание, что она стала играть еще при жизни св. Радегунды и что ни Св. Писание, ни церковные правила не запрещают играть. Впрочем, она не отказалась исполнить волю епископа и кинуть игру (Histor. franc. X, 16). Собор Майнцкий (в начале IX века) полагает прещение на духовных лиц и монахов, позволявших себе азартные игры. Так сильно распространено было рассматриваемое зло на Западе к концу эпохи древней церковной истории. Вообще можно утверждать, что западные христиане гораздо больше увлекались азартными играми, чем восточные.

Переходим к изложению истории борьбы древней Церкви против увлечения христиан азартными играми. Сообразно с тем явлением, что азартные игры были больше распространены на Западе, чем на Востоке, борьба Церкви Восточной против этого зла не так энергична и потому не очень богата фактами.

Самое раннее свидетельство о борьбе Восточной Церкви с азартными игроками находим в одном полемическом сочинении (оно не дошло до нас) христианского писателя конца II века Аполлония. Этот писатель обличает за увлечение играми, так называемых монтанистских пророков, т. е. лиц, которые считались у этих сектантов за учителей, руководителей других, и просвещаемых непосредственно от самого Бога (подобно пророкам Ветхого и Нового Завета). Аполлоний говорит (Евсевий. Церк. история, V, 18): «Нужно испытать все плоды пророка. Скажи мне: пророк намащается? пророк подкрашивается? пророк наряжается? пророк играет в шашки и кости? пророк дает деньги в рост? Пусть они по совести скажут, позволительно это или нет? А я докажу, что у них действительно так бывало». Этот первый случай обличения игроков между христианами, к нашему утешению, касается не христиан православных, а отщепенцев от Церкви. Следует заметить об этом обличении, что полемист перечисляет нравственные недостатки монтанистских пророков, начиная от более извинительных и кончая более тяжким из них, и ставит игру в кости и шашки в середине, между более простительными грехами и наиболее тяжкими из числа замечаемых в мнимых пророках – лихоимством. Из этого видно, что полемист относит игру не к самым тяжелым грехам. Почему так, определить трудно. Вероятнее всего потому, что на Востоке в это время увлечение азартными играми не было сильно и не сопровождалось всеми печальными последствиями этого жалкого занятия. Почти одновременно с Аполлонием в борьбу с азартными игроками вступает Климент, учитель Александрийский. На этот раз дело идет, по-видимому, о некоторых православных христианах богатой и распущенной столицы Египта. В одном их своих сочинений (Paedag. Ill, 11, 75) Климент писал: «Мужчины не должны шататься по баням (которые тогда служили, заметим, чем-то вроде наших клубов) и питейным домам, болтая всякий вздор и, наконец, они должны перестать охотиться за мимо проходящими женщинами; притом же они, мужчины, так неутомимы в злословии других, имея в виду возбуждать смех. Должны быть запрещены, далее, игра в шестисторонние кости (т. е. кивы), а также удовлетворение корыстолюбия посредством четыресторонних костей (т. е. астрагалов), чему так охотно предаются. Такого рода забавы изобретает расточительность ради праздных людей. Да и изнеженность причиной этого явления. Любят вещи ничего не стоящие, лежащие вне области истины; да и нужно помнить, что нет ни одного развлечения, которое не сопровождалось бы потерей».

Климент, как видим, много строже относится к игрокам, чем Аполлоний.

Он, по-видимому, готов считать азартных игроков такими же преступниками, как прелюбодеи и праздные люди, извращающие свои чувства и изживающие свое имущество. По крайней мере, к такому заключению приводит то обстоятельство, что он одинаково недоволен поведением, как игроков, так и прелюбодеев и жалких празднолюбцев.

После времен Климента Александрийского проходят целые столетия, в течение которых мы не встречаем прещений и порицаний на игроков. Едва ли отсюда можно выводить заключение, что в течение целых веков восточные христиане вели себя благонамеренно и не допускали себе играть в азартные игры. Скорее можно думать, что игроков было немного и их игры были умеренны и относительно скромны. Во всяком случае дальнейшее проявление борьбы против азартных игроков встречаем на Востоке уже в VI и VII веках. В VI веке очень ревностно борется против этого зла знаменитый Юстиниан, стоящий в своих законах на церковной точке зрения и, конечно, вполне поддерживаемый предстоятелями Церкви.

Он издает закон, которым строго запрещается вести азартную игру, как публично, так и в частных домах (исключение сделано только для некоторых игр, более невинных). Он справедливо находит, что игра завлекательна (несмотря на свою нелепость), что она ведет к потере имущества, что она всегда порождает ссоры и ругательства, что она развивает ненасытное корыстолюбие. Юстиниан приказал духовенству следить за тем, чтобы не допускалось недозволенных игр и чтобы оно доносило правительству о случаях азартной игры. Самим духовным лицам Юстинин воспрещает не только вести игру, но и смотреть на игру других, указывая на то, что игра всегда сопровождается такими явлениями, которые оскорбляют и слух и зрение (Cod. Ill, 43, 1). Мало этого, в одной из своих новелл (новых законов) он прямо определяет довольно строгое наказание духовному лицу, допускающему себе заниматься азартной игрой. По определению Юстиниана, клирик, предающийся играм, на три года отрешается от должности и заключается на это время в монастырь (Novell. 123, 10). В VII веке относительно увлекающихся азартными играми, на пято-шестом (Трулльском) Вселенском соборе, составлено следующее постановление, имеющее ввиду не одних мирян, но и лиц духовных. Правило 50 указанного собора гласит: «Никому из мирян и клириков не играть отныне в азартные игры (в греческом тексте TiaiyyiSi це фхрш, означающее именно игру в кости). Если же, кто-либо окажется делающим это, то если он клирик, да будет извержен (из сана), а если мирянин, да будет отлучен (от св. причастия)». (Сличи Апостольские правила 42 и 43).

Замечательно, что в правилах Трулльского собора азартные игры поставлены на одну степень с увлечением театральными зрелищами и зрелищами звериной травли. Это можно видеть из того, что в следующем (51) правиле собор увлекающихся этими зрелищами подвергает тому же самому церковному наказанию, какому и азартных игроков. А нужно сказать, что древняя Церковь очень строго относилась к увлекающимся театральными представлениями, балетом и звериной травлей, так как все эти увеселения долго сохраняли чисто языческий, необузданный и непристойный характер. После законоположений Юстиниана и правил Трулльского собора, направленных против азартных игроков, в древней Церкви более уже не встречаем на Востоке новых законодательных определений по этому предмету. Это, конечно, зависело от того, что сейчас приведенные определения Юстиниана и Трулльского собора могли служить достаточной уздой для укрощения упорных игроков.

Скажем о тех усилиях и тех мерах, которые со своей стороны Церковь Западная употребляла в борьбе против страсти к азартным играм.

Азартные игры, как мы видели, очень рано проникли в среду западных христиан и не переставали вовлекать их в грех во все времена, составляющие период Древней Церкви. Церковь Западная с прискорбием смотрела на пристрастие некоторых ее сынов к этому постыдному для христианина занятию и стремилась к уврачеванию зла. Эта Церковь то выступала против увлекающихся играми с энергическими, но краткими прещениями, то подробно и обстоятельно раскрывала и разъясняла опасность и пагубность рассматриваемой страсти. Прещения краткие, но энергичные делались, как соборами, так и церковными писателями.

Исчислим сначала эти прещения. Древнейшее церковное свидетельство против игроков встречаем у Тертуллиана карфагенского. При одном случае в своих сочинениях, объясняя слова Христа, сказанные Им в ответ тем, которые заявляли Ему: «вот Матерь твоя и братия твои стоят, желая говорить с Тобою», слова «Кто матерь моя? и кто братья мои? (Мф. 12, 48), Тертуллиан пользуется этим случаем, чтобы сделать несколько замечаний против игроков. Между древними еретиками были и такие, которые допускали только небесное рождение Христа и отрицали Его человеческое происхождение, основывая свое лжеучение на словах Христа, «кто матерь моя? и кто братия мои?», в которых по толкованию указанных еретиков Спаситель будто бы отрицал свое человеческое происхождение.

Такими еретиками во времена Тертуллиана были: Маркион и Апеллес.

Разбирая и опровергая это лжеучение, Тертуллиан справедливо утверждал, что на основании приведенных слов Христа никак нельзя отрицать Его принадлежность к человеческому роду по происхождению, ибо всякий человек, рассуждал Тертуллиан, может иногда находиться в таком положении, что он как бы желает на время позабыть о своих родителях и своих родственниках. И в пример возможности такого положения Тертуллиан говорит, «Позволь заметить тебе, Апеллес, или тебе, Маркион, разве вы, будучи увлечены игрой в кости или спорами об актерах и наездниках и услыхав, что вас желают видеть мать и братья, не воскликнули бы: «Кто моя мать и кто мои братья?» (De carne Christi, cap. 7). Не вдаваясь в рассуждения о том, прилично ли, уместно ли приводить подобные примеры, когда речь идет о Божественном Искупителе (заметим, однако, едва ли наше время более благочестивое на словах, чем на деле, вправе строго судить древнехристианских писателей, хоть и неразборчивых на словах, но зато исполненных действительной ревности по Бозе), укажем как сравнительно много сказано Тертуллианом в немногих словах по интересующему нас вопросу.

Во-первых, как тонкий психолог, он отмечает самозабвение, до какого доходит азартный игрок: такой игрок, как известно, готов забыть обо всем на свете, за исключением самой игры; он не помнит ни о своих общественных, ни семейных обязанностях, он так объят постыдной страстью, что от него легко услыхать: «Да что мне мать, братья; мне теперь не до них!» Во-вторых, тот же писатель, желая образумить приверженных к игре своих единоверцев, сравнивает их увлечение игрой с увлечением театром и конскими бегами; для нас только тогда будет понятна степень строгости Тертуллианова суждения, когда припомним, что театр тогда отражал и совмещал все худшие стороны языческого общества; представления заимствовали свои сюжеты из языческой мифологии, речь постоянно шла о Венере да о Бахусе; театр был учителем безнравственности и убежищем для безобразных оргий. Сравнивая увлечение игрой с увлечением театром, он тем самым порицает игроков, как самый худший род людей. Из III века мы не имеем указаний на борьбу на Западе с рассматриваемым злом. Но зато в IV веке против сего вооружаются и соборы, и церковные писатели. Прежде упомянутый нами собор Эльвирский постановил такое правило (прав. 79): «Если кто из числа верующих (христиан) играет в кости ради денег (nummis), таковой пусть перестанет это делать: он должен быть на год лишен права принимать св. причастие и допущен до причастия по истечении указанного срока лишь в случае исправления поведения». Вот первое церковное правило, которым игрок, приверженный к азартным играм, подвергается важному церковному наказанию. Но, как кажется, постановление собора Эльвирского нисколько не уврачевало недуга. По крайней мере в том же IV веке (в конце его) св. Амвросий Медиоланский сильно ратует против увлекающихся играми. Св. отец, обличая игроков между христианами, сравнивает прибыток, добываемый путем игры, с воровством, ставит его на одну степень с барышом, получаемым ростовщиками, и говорит, что самые лица, предающиеся игре, похожи по своим нравам на диких зверей (в соч. его: De obia, cap. 11). Как ни суров приговор св. отца относительно азартных игроков, этот приговор вполне справедлив.

Св. Амвросий Медиоланский

Азартные игроки, если им счастье благоприятствует, т. е. если они выигрывают, мало чем отличаются от воров и ростовщиков: вор и ростовщик обогащаются без труда, они не потом и кровью создают свое благосостояние, точно тоже и счастливые игроки. Азартные игроки, с другой стороны, все вообще, как справедливо замечает св. Амвросий, похожи на диких зверей: как звери только и заняты одним – отысканием себе обильного корма, так и у игроков – одно на уме: выиграть побольше во что бы то ни стало; как зверь, под влиянием голода, доходит до остервенения, так и азартный игрок, под влиянием ненасытного корыстолюбия, готов обобрать всех, не различая друзей, родных, бедняков, проигрывающих в азартной игре последнюю копейку; как вершину наслаждения для зверя составляет лакомый кус, так для игрока большой куш денег, услаждающий корыстолюбивую душу. Как кажется, и голос знаменитого отца Церкви не имел большого влияния на Западе. Так можно думать на том основании, что собор Майнцкий (813 г.) запрещает пристращаться к азартным играм (aleas amare) лишь лицам монашеского и духовного чина (прав. 14), а о мирянах не упомянуто, не упомянуто, вероятно, потому, что Западная Церковь не находила средств обуздать мирян, предоставив их в этом случае их собственной совести.

Самое обстоятельное, самое внушительное раскрытие всех темных сторон увлечения азартными играми сделано на Западе в трактате: «Об игроках» (De aleatoribus), древнейшем латинском христианском сочинении, приписываемом учеными (Гарнаком) римскому епископу II века Виктору.

Сочинение это представляется нам настолько богатым назидательными мыслями, что мы решились сделать из него большие извлечения и поместить их в конце нашей статьи на основании правила: «конец венчает дело». Автор-епископ пишет: «Мы обеспокоены за все братство наше (христиан) по причине дерзости игроков, которые и других вводят в соблазн и сами приносят себе пагубу. Господь по своему милосердию внушает нам, чтобы никто из верующих по неосторожности не попадал снова в сети дьявола; Он повелевает нам быть предусмотрительными и опытными, так как дьявол различными способами уловляет чад Божиих.

Искушения его разнообразны; главнейшие из них вот: идолопоклонство, прелюбодеяние, воровство, грабеж, корыстолюбие, обман, пьянство и т. д.; к числу этих же искушений относится и игорная доска. На ней стоит сам дьявол со смертоубийственным ядом змеи и приводит верующих к падению, уловляя их кажущейся невинностью занятия. Но вспомните: должна ли рука, очищенная от неправд человеческих, принимающая участие в Господней жертве, поднимающаяся вверх для хвалы Господа (указание на древний способ молитвы посредством воздеяния рук), полагающая крестный знак на челе, получающая божественные таинства (в древности евхаристический хлеб давался прямо в руку причастнику), снова запутываться в тенетах дьявола? Рука игрока причиняет ему повреждение, осуждает сама себя, ибо игорная доска есть орудие дьявола, наносящее неисцелимую рану. Здесь дьявол торжествует свою победу над нами; здесь возникает вероломство и лжесвидетельство. Вокруг игорной доски царит безумный смех, ни во что ставится божба и слышится шипение подобно змее; самые злые страсти, споры, ругательства и дикая зависть не умолкают около игорной доски и ссорят между собой братьев и друзей. На игорной доске растрачивается состояние, с трудом нажитое; что заработано предками в поте лица, это самое губится вследствие постыдного занятия игрока. О, злосчастная рука, бьющая того, кому принадлежит, рука, не знающая покоя, день и ночь вооруженная бессмысленным инструментом, и не прежде перестающая играть, как когда отвратительные кости уносят все имущество и игрок остается беден и нищ. Закон Божий ненавидит эти кости, ибо они порождают страшное преступление и горькую нищету. Игорная доска есть изобретение дьявола, имеющего в виду обнищание человека и побуждающего человека играть даже и тогда, когда у последнего уже ничего не осталось. Без какого-либо судебного процесса человек лишается всего своего достояния. Никто не причиняет ему вреда, никто не преследует его, но он сам преследует себя и иждивает свое и отеческое наследство игрой в разнообразные костяшки. Этого мало: игроки проводят у банкомета целые ночи в обществе блудниц, при запертых дверях. Отсюда рождается двоякого рода преступление; здесь раздаются звуки от метания костей, а там в молчании совершается прелюбодеяние; здесь при забвении своего достоинства в игорной горячке растрачивается игроком имущество, а там (в спальне) выпивается смертоносный яд. Кто изобретатель этого преступления (игры)? Об этом говорят писатели. Кто-то знакомый с науками (Предание это, вероятно, возникло по той причине, что различные «ходы» в игре носили имена лиц исторических или мифологических – признак учености.) пожелал приобрести себе божеские почести, велел сделать себе статую, в руках которой находилась игральная доска, обозначил на статуе свое имя и прослыл изобретателем. Его именем стал зваться каждый игрок, даже принадлежащий к христианскому обществу; игроки стали приносить ему жертву. Кто играет в кости, – продолжает автор, – тот совершает злодеяние и в день Суда (Страшного) будет брошен в огонь. Кто играет в кости, тот наперед обязывается принести жертву изобретателю игры, следовательно, делается идолопоклонником, а этих последних, по слову Писания, ожидает смерть вечная. Но и тот, кто не приносит языческой жертвы перед началом игры, все же виновен в подобном же преступлении, ибо Св. Писание многократно грозит осуждением и всякому соприкосновению со скверной. Каждый христианин, увлекающийся игрой, пусть знает, что он не христианин, а язычник, а его участие в Господней жертве не будет иметь для него знания. Христианин-игрок напрасно называется христианином, ибо он находится в сетях мира и, сделавшись другом врага Христова, не может пребывать в содружестве со Христом. О, неразумные христианские игроки, которые держат себя так же худо, как и языческие игроки; ведь и первые также впадают в ярость, кричат, дают ложные клятвы, бранятся, впадают в отчаяние, проматывают свои имущества; увлекаемые дьяволом и неразумной страстью, они продолжают играть, несмотря на проигрыш, пока не останутся наги.