— Твой отчим, он тоже утонул?
— Нет. Мой отчим не увлекался спортом. В течение последних шести месяцев своей жизни он был почти инвалидом.
— Тогда как же твоя мать убила его.
— Она прикончила его громким шумом, — ответила девочка спокойно.
Карандаш Левина остановился в своем движении. Детектив скептически посмотрел на девочку, но не обнаружил в ее глазах и на лице даже тени улыбки. «Если она явилась сюда, чтобы пошутить или, заключив пари, скажем, с ее одноклассниками, она ведет себя как великолепная маленькая актриса», — подумал Левин.
Но как он мог составить окончательное мнение о ней? Бездетный человек, женатый на неспособной рожать женщине. Левину все труднее становилось с годами общаться с малолетними. Одной из причин, независимо от того, хотел он или не хотел этого, была его убежденность, что дети могут бегать и играть без пугающих спазмов в груди, что они могут спать по ночам в своих кроватях, совсем не прислушиваясь к стуку сердец, что они будут живы еще десятки лет, — да, еще десятки лет! — в то время как он, Левин, прекратит свое существование.
Прежде чем он подумал, как сформулировать следующий вопрос, девочка соскочила грациозно со стула и сказала:
— Я не могу у вас больше задерживаться. Я зашла в участок по дороге из школы к дому. Если моя мать обнаружит, что мне известно и что я сообщила в полицию, она, возможно, попытается убить и меня тоже. — Она одним движением повернулась вокруг себя и серьезно посмотрела на Кроули. — Не воображайте, что я маленькая, глупая девочка, — сказала она. — Я не лгу и не шучу. Ведь вы так полагаете? Вы вправе не верить мне на слово, но вы обязаны расследовать и установить, говорю ли я правду или нет. Но я сказала вам правду. — Внезапно она вновь повернулась к Левину с видом маленькой рассерженной девочки — нет, не рассерженной, а убежденной в своей правоте, преисполненной строгой формальности, детского чувства справедливости и долга: — Мой отчим был очень хорошим человеком. А моя мать — плохая женщина. В этом вы сами убедитесь и накажете ее. — Она чуть кивнула головой, словно в подтверждение сказанному, и направилась к двери, в которую входили Ритчи и Макферлейн. Они оглядели ее с изумлением, пропустили в коридор и закрыли за ней дверь.
Ритчи взглянул на Левина и указал большим пальцем себе за спину.
— Что это значит?
За него ответил Кроули:
— Девочка пришла, чтобы сообщить об убийстве. Ее мамочка прикончила ее папочку, устроив большой шум.
Ритчи нахмурил брови.
— Ничего не понимаю.
— Я займусь этим вопросом, — сказал Левин.
Не веря тому, что сообщила девочка, он, тем не менее, осознавал справедливость ее требования, чтобы он исполнил свой долг. Тем более, это не составляло особого труда. Всего лишь несколько телефонных звонков. И в то время как Кроули в красках расписывал эпизод Ритчи и Макферлейну, принявшему свою любимую позу, сидя на откинутом стуле с ногами на столе, Левин поднял телефонную трубку и набрал номер справочной газеты «Нью-Йорк таймс». Он отрекомендовался и сказал, что ему нужно. Через несколько минут ему процитировали траурное объявление о смерти Альберта Уолкера, напечатанное 28 ноября. Причина смерти — сердечный приступ. О последних нуждах покойного позаботилось похоронное бюро Джениуса Мерримена. Короткий звонок к Мерримену позволил установить имя врача, лечившего адвоката, — Гарри Шеффилд. Левин, потратив некоторые усилия, дозвонился и до врача.
— Я не понимаю, — сказал ему Шеффилд, — почему полиция интересуется этим делом. Человек умер от инфаркта. Это ясно, как день. Так в чем же проблема?
— Никакой проблемы нет, — заявил Левин врачу. — Мы всего лишь проверяем сигнал. Желательно знать, был ли сердечный приступ внезапным? Страдал ли ваш пациент сердечным заболеванием раньше?
— Да, первый инфаркт с ним случился примерно семь месяцев назад. Второй оказался более обширным и произошел тогда, когда он еще полностью не оправился от первого. Других причин смерти, определенно, не было, если вы это имеете в виду.
— Ничего подобного я не думаю, — возразил Левин. — Между прочим, вы случайно не являлись также лечащим врачом первого мужа миссис Уолкер?