На прошлой неделе Левин снова обратился к врачу и пожаловался на спазмы в груди и перехват дыхания при волнении. Доктор прописал ему кое-какие лекарства, получил свой гонорар и сказал: «Если вы хотите помочь вашему сердцу, вам следует бросить курить».

За три дня он не выкурил ни одной сигареты. Левин впервые в жизни вдруг начал понимать, почему так кричат арестованные наркоманы, лишенные возможности удовлетворить свою пагубную потребность. Он понемногу стал стыдиться самого себя за такую сильную зависимость от чего-то, столь бесполезного и столь вредного. Три дня он уже выдержал. Выдержит и дальше, каким бы смешным себе не казался.

Открыв глаза Левин снова посмотрел на ухмыляющегося, с сигаретой во рту губернатора и бросил журнал в ящик письменного стола. В кабинете, кроме его напарника Кроули, который с удовольствием покуривал, сидя напротив за столом, стоявшим рядом с канцелярским шкафом, никого не было. Ритчи и Макферлейн, два других детектива из их смены, находились на вызове и скоро должны были вернуться. Левину хотелось, чтобы позвонил телефон или еще что-нибудь произошло, чтобы отвлечься от мысли о курении и занять свой ум и руки. Он с тоской вновь осмотрел комнату, в то время как пальцы его левой руки продолжали непроизвольно сжиматься на столе, одинокие и странно пустые.

Стук в дверь оказался настолько слабым, что Левин едва услышал его, а Кроули даже не поднял головы от бумаг. Но напряженные до предела нервы Левина улавливали любой звук. Он посмотрел, увидел в затуманенном стекле двери короткий силуэт и сказал:

— Войдите.

Кроули очнулся.

— Что?

— Кто-то стоит за дверью.

Левин снова чуть громче отозвался, и на этот раз дверная ручка нерешительно повернулась. В кабинет вошел ребенок.

Это была девочка лет десяти, в розовой кофточке и красной юбке, черных башмаках с медными пряжками и шерстяных белых чулках. Ее очень светлые волосы, тщательно промытые, причесанные и уложенные на голове, перевязанные красной шелковой лентой, падали красивым шлейфом до талии вдоль ее спины. Ее глаза имели голубой, ярко голубой цвет, и кожа ее овального лица была безукоризненно чистой. Эта девочка как будто являла собой живую рекламу детской одежды или готовую иллюстрацию для домашнего женского журнала. Словно Алиса в стране происшествий, она наивными любопытными глазами уставилась на служебный кабинет и детективов 43-го участка, чья работа заключалась в том, чтобы хватать глупых и мерзких типов и передавать их другим субъектам для наказания.

Девочка внимательно осмотрела обоих детективов. Один из них, Кроули, явно соответствовал этому неприглядному помещению, заставленному старой мебелью. Большого роста и плотного телосложения, с квадратным лицом и тяжелой челюстью он производил внушительное впечатление, подкрепляемое, к тому же, холодным выражением глаз и неулыбающимися, всегда сомкнутыми губами. Кроули считали жестоким полицейским, он хорошо играл эту роль и почти был таким же на самом деле.

Другой детектив, Левин, явно казался не на своем месте. Полный, среднего роста, в просторном коричневом костюме, круглолицый, с мягкими глазами и большими губами он всем своим видом как бы выражал собственные заботы, сомнения и слабое здоровье. Седеющие волосы, коротко подстриженные на военный манер, только подчеркивали округлости его внешности. Нет, Левин не походил на сурового полицейского. Скорее, на неудачливого мелкого бизнесмена, на доброго, бедного дядюшку.

Может быть, поэтому девочка обратилась именно к нему.

— Могу я с вами поговорить? — Ее голос был таким же робким, как стук в дверь. Казалось, при первом неосторожном жесте она в испуге убежит.

Левин придал своему голосу вкрадчивое выражение, когда ответил:

— Конечно. Проходи. Садись вот сюда. — Он показал на стоявший у его стола деревянный стул с прямой спинкой.

Девочка переступила порог, тщательно закрыла за собой дверь и бесшумно пересекла комнату, искоса посмотрев на Кроули. Устроившись на краешке стула, едва касаясь пола подошвами башмаков, все еще готовая убежать в любой момент, она внимательно посмотрела на Левина.

— Я хочу поговорить с детективом. Вы детектив?

Левин кивнул.

— Да, я и есть.