Книги
Из-за денег
Выждав, Поль Уэлтон попросил отправить его в Мехико другим рейсом.
— Вам не следует лететь, — возразил служащий аэропорта.
— Вы только что…
— Я должен. Срочное дело. Первым же рейсом я должен лететь в Мехико, — упрямо твердил Поль.
Его пытались разубедить, но напрасно. Лишь после того, как он подписал декларацию, что чувствует себя здоровым, что не пострадал и не пережил нервное потрясение в катастрофе, и не имеет претензий к авиакомпании, ему оформили билет на самолет, вылетавший примерно через час.
Шестьдесят минут пролетели на этот раз почти мгновенно, и прежде чем Поль успел опомниться, объявили новую посадку. Он направился через выход к другому самолету. Дул по-прежнему сильный холодный ветер, но снег прекратился, и небо прояснилось. Уэлтон шел к самолету, также наклонив голову и придерживая шляпу рукой. Поль вновь ощутил прилив радостного волнения.
У трапа самолета он остановился, поднял голову и посмотрел внутрь авиалайнера. Входная дверь показалась ему разверзнутой пастью огромного неумолимого чудовища, приготовившегося к прыжку. Поль судорожно задрожал всем телом.
И вместе с охватившим Уэлтона ужасом он внезапно осознал объективную истину: больше никогда в своей жизни он не поднимется на борт авиалайнера, никогда не полетит в теплые края в поисках красивой жизни. Он, однако, попытался поставить ногу на ступеньку трапа, но так и не смог сдвинуться в сторону избавления от реальной действительности.
Стоя наверху трапа, стюардесса зазывающе махнула рукой, но, убедившись, что с пассажиром творится что-то неладное, быстро спустилась вниз. Поль повернулся и бросился от нее бежать. Это было бегство и от свободы — от той свободы, о которой он мечтал и которая была так близка. В паническом ужасе Уэлтон бежал в сторону аэровокзала, где надеялся найти теплоту, свет и спокойствие. В это мгновение позади оглушительно взревели моторы самолета, и Поль закричал, зажав уши ладонями, чтобы не слышать этот рев.
Чьи-то легкие, но сильные руки обхватили его в здании аэровокзала и повели к санитарной машине.
Дональд Вестлейк
Уступи дорогу
Детектив Абрахам Левин из 43-го участка района Бруклин сидел за своим столом в служебном кабинете и тосковал о сигарете. Пальцы его левой руки самопроизвольно сжимались и разжимались, чувствуя себя неуютно без привычной бумажной трубочки, набитой изнутри табаком. В правой руке он держал карандаш, который время от времени машинально подносил ко рту. Он даже не осознавал, что делает, пока не почувствовал на вкус песчаную шершавость ластика, прикрепленного к концу карандаша. Левин открыл ящик стола, бросил туда деревяшку и попытался сосредоточиться на новостях лежащего перед ним иллюстрированного журнала.
Казалось, что весь мир обернулся против человека, желающего бросить курить. Вокруг него повсюду другие личности дымили сигаретами непринужденно и как бы между прочим. И эта их непринужденность выставляла в неприглядном свете причины решения бросить курить. Попытайся отгородиться от курильщиков с помощью телевидения или радио, и реклама сигарет с ее заманчивыми трюками сведет тебя с ума. Левин давно заметил, что самым популярным выражением во всех развлекательных романах была фраза «Он зажег еще одну сигарету». Государственные деятели и другие знаменитости попадали на прицел теле-кино-фотокамер непременно тогда, когда они затягивались сигаретами. Он только что прочел третий раз в журнале сообщение о том, что папа Иоанн XXIII стал первым прелатом Римской католической церкви, который позволил себе курить на публике.
В раздражении Левин закрыл журнал, но с обложки на него уставился, ухмыляясь с сигаретой в краю рта, губернатор одного из среднезападных штатов. Детектив закрыл глаза и подумал, что он превратил себя в посмешище на склоне лет. И в самом деле, пожилой человек, бросающий после многих лет пристрастия к куреву эту привычку, смешон даже в собственных глазах, а его существование превращается в долгую цепь маленьких неприятностей. В Голливуде могли бы отснять отличную комедию о моих терзаниях — продолжал размышлять Левин — с участием известного комика Харди. Только Харди умер недавно от сердечного приступа.
Абрахам Левин из своих пятидесяти трех лет двадцать четыре прослужил в полиции и уже восемь лет страдал стенокардией. По ночам он обычно долго не мог заснуть, прислушиваясь к молчанию, которое наступало за каждым восьмым или девятым ударом его сердца. Поднимаясь по лестнице или поднимая что-нибудь тяжелое, он тут же замечал, как ему не хватает воздуха, и как пауза в груди становилась короче — на седьмом, шестом и даже на пятом ударе.
Наступит день — говорил он себе, — и мое сердце пропустит два удара кряду, и в тот день Абрахама Левина не станет. Потому что уже не будет третьего удара. Никакого не будет. Навсегда.
В соседней квартире, рядом с его дверью, по ночам плакал грудной ребенок, и Левину казалось, что своим плачем эта новая жизнь как бы напоминала ему о необходимости уступить в скором времени ей дорогу.
Четыре месяца назад он прошел медицинское обследование. Врач тщательно прослушал его сердцебиение, проверил анализы, своими действиями напоминая опытного механика, который взялся определить, подлежит ли капитальному ремонту старый автомобиль, или уже пришла пора выбросить его на свалку.