Моё увлечение Ноэль не отразилось на работе. Так же день напролёт я трудился со всеми, готовый выполнить любое поручение, хотя, если рассудить, в обязанности мои входили только уборка да ночные бдения. Но я, как мог, хотел помочь, проявить участие и, заметив однажды, что Доминико намеревается перенести зеркало, подошел к нему. Видно, не рассчитал и слишком высоко приподнял – жалобно зазвенев, зеркало едва не обрушилось наземь. Доминико всё-таки смог его удержать, но, когда разжал ладонь, побелевшую от напряжения, по ней растекалась кровь: он сильно порезался об острый край.

– Madonna mia… sventura… presagio… madonna… – бормотал он, стараясь зажать рану тряпкой.

К нам быстро приблизился Антонио.

– Отойди от стола, когда за ним работают, – не скрывая раздражения, прикрикнул он на меня.

Я отодвинулся на несколько шагов.

– Вообще уйди. Нечего тебе здесь делать, – не унимался он.

Остальные молчали, в мастерской повисла напряженная тишина. По привычке я поискал глазами Ансельми: тот стоял, низко опустив голову. До конца день я провел в одиночестве, никто ко мне не обращался. Впрочем, и разговоры между работниками не завязались.

В ночь выпало оставаться в мастерской другому, и по завершении дня я отправился на улицу. Вместе со мной из мастерской вышел Марко.

– Ты в город, Корнелиус? Пройдусь с тобой, если не возражаешь… А ты не возражаешь?

Не очень-то хотелось вести его за собой, но я согласился.

По дороге я спросил:

– Марко, почему все так напряжены?

– Разве? Не замечал…

Беззаботность его показалась совершенно не к месту.

– Но Антонио накричал на меня.

– Ты просто подвернулся под руку, всего-то.

– Он мной недоволен?

– «Недоволен» – слово для данного случая неподходяще. И не тобой, а тем, что происходит.

Я замедлил шаг.

– А что… происходит?