Мы свернули на одну из прилегающих улиц и отъехали довольно далеко, когда со стороны площади долетел глухой рокот, едва слышный рев толпы, означавший, что казнь свершилась.

Почти рядом с аббатством моим глазам предстала крепость – угрюмое, вросшее в землю строение. Даже воздух потерял здесь обычную легкость, замер в тяжелой неподвижности. Полюбопытствовав, не служит ли крепость домом королю, я получил ответ, что это тюрьма для совершивших злодейские преступления и опасных бунтовщиков, в народе её называют Бастилия. Вокруг царила гнетущая тишина, изредка прерываемая шагами спешащих мимо, и в конце пути, после всего увиденного, я сам проникся каким-то тоскливым напряжением. Париж больше не радовал, во всем виделось дурное предзнаменование. Голос внутри нашептывал: самое верное поскорее пойти к исповеди, пока душа окончательно не загублена, я изнывал от беспокойства, но был не в силах принять решение.

Словно прочитав мои мысли, Жюст заговорил.

– Можешь быть спокоен, от меня никто о тебе ничего не узнает, сам же будь осторожен.

Но в тот момент мне с трудом давалось сохранять благоразумие. Страдая от близкой разлуки с человеком, к которому успел привыкнуть, и от неизвестности, караулящей за каждым поворотом, со слезами на глазах я прошептал:

– Жюст, я не знаю, как смогу с этим жить.

Он даже придержал коня.

– Да ты что, спятил? Проделать путь, чтобы вот так оставить голову на плахе? Ты из-за чего? Из-за какого-то негодяя, который сейчас жарится в аду, где ему самое место? Не выдумывай, Корнелиус, держи язык за зубами, а остальное наладится. Впрочем, уверен, это пройдет, ты умный парень, в этом я убедился.

Нечего было возразить, дальше мы ехали молча.

Задолго до моих дней по соседству с Сент-Антуанским аббатством начали строиться мелкие мастерские. С каждым годом больше и больше им требовалось рук в работу, и многие из бежавших в город крестьян нашли там себе дело. Начинающим ремесленникам ничего не оставалось, как селиться где-то поблизости, так и начал разрастаться этот пригород. Неподалеку, между пологих берегов текла речка, для наших дел оказалась вполне пригодна… И поныне здесь делают мебель, ткут гобелены для королевского двора, хотя многое изменилось, и, вернувшись, я с трудом узнавал улицы и строения, которым время добавило новые этажи, одело людей сообразно их ремеслу, тогда ничего этого не было и в помине.

Неровные домишки наседали друг на друга, часто на нижнем этаже ютилась мастерская, в ней трудились несколько человек, и только заход солнца позволял им уйти на отдых. Согласно приказу, двери мастерской надлежало держать открытыми целый день, в них мог войти каждый, чтобы выбрать или заказать понравившийся товар. Однако строение на улице Рейн, перед которым мы остановились, было предусмотрительно огорожено, а над воротами ограды я заметил королевский герб. Под гербом, отдавая ему должные почести, возвышался привратник, это и была, как я узнал потом, мануфактура по производству зеркал, именуемая королевской.

Жюст придирчиво осмотрел дом, бледно выкрашенный, и перевел взгляд на меня.

– Ну вот, Корнелиус, ты добрался, куда хотел. Хочешь, что бы я расспросил его об Ансельми? – он кивнул на привратника. – Напоследок готов для тебя это сделать.

Я понял, что минута прощания близка. Стараясь не всхлипывать перед насупленным привратником, я принялся благодарить Жюста за его помощь, но тот перебил на полуслове:

– Да ладно, чего уж такого, ничего ты мне не должен.

Он спрыгнул на землю, по уже сложившейся привычке я последовал за ним и теперь стоял, глядя исподлобья в его глаза. Я думал, за эти дни успел изучить его лицо полностью, но сейчас видел в нём нечто особенное. То, что часто и безуспешно искал я в лицах окружающих, незаметно для других, но открыто для меня, наполнило глаза Жюста – такими глазами, наверно, любящий отец смотрит на своё только что рожденное дитя. Оставаясь внешне серьезным, он прибавил:

– Не обещаю, но может случиться, как-нибудь навещу тебя.

Я почувствовал руку на своём плече. Рука, ранее державшая шпагу, готовая без колебаний принести мне смерть, теперь говорила о поддержке, и, желая отблагодарить, я прижался к ней щекой.

Не имея другого подходящего занятия, привратник начал к нам присматриваться, а увидев, как к нему направляется Жюст, напустил на себя самый важный вид, какой только сумел. Но на вопросы отвечал охотно – плащ гвардейца помог и здесь, – и вскоре Жюст вернулся обратно.

– Придется немного обождать. Сейчас все работают, и этот проходимец отказывается к ним идти. Но скоро наступит время перерыва, тогда он обещает помочь разыскать нужного человека.