А ещё — что, может быть, важнее всего — был достаточно высок нравственный уровень людей. Можно считать идеи социализма, как подлинно справедливого общества, ложными; можно смеяться над Моральным кодексом строителя коммунизма; можно издеваться над октябрятскими звёздочками и пионерскими галстуками. Но нельзя отрицать, что идеи были востребованы, октябрят и пионеров воспитывали, а Моральный кодекс и впрямь оказывал влияние, соответственно настраивая трудящихся. В силу ротации кадров низовой и средний аппарат наполняли люди, для которых честность и совесть не были пустым звуком.

Есть разница между законом и справедливостью. Закон выражает интересы власть имущих, а страны в целом — лишь в той степени, в какой власть имущие (издающие законы) работают на страну. А справедливость основывается на представлении общества что хорошо, и что плохо. Как не крути, при Сталине власть работала в интересах страны и большинства народа, что неизбежно приводило к совпадению закона и справедливости. А после Сталина, власть при прежней социалистической риторике (позже — при демократической риторике) стала работать в интересах себя и причастных, и возникло большое расхождение между законом и справедливостью. С тех пор власть, интуитивно это понимая, разваливает моральные основы общества.

Владимир Лизун в статье «Можно ли в России победить бюрократизм?» рассказывает о своих встречах с видным советским учёным академиком В. Струминским. В конце 1940-х тот ездил в несколько ведущих западных стран с целью закупок современного оборудования для физических НИИ.

«Незадолго до зарубежной командировки, — рассказывал В. Струминский, — я занимался примерно тем же в нашей стране. Появилась хорошая возможность сравнить работу чиновничьего аппарата за границей и в тогдашнем Советском Союзе. Результат был совершенно неожиданным. Наши „аппаратчики“ на две головы оказались выше своих западных коллег. То, что в Великобритании или Франции занимало две недели, требовало множества разных согласований, у нас решалось за 3‒4 часа. В Америке дело обстояло ненамного лучше. Советские управленцы по сравнению со своими западными коллегами были намного подготовленней: быстрей соображали, не боялись брать на себя ответственности, работали чётко, грамотно и профессионально. Американские, французские и английские чиновники, также как и представители ряда частных корпораций, с которыми приходилось иметь дело, казались мне людьми прошлого века: мало того, что они замедленно и с большим трудом вникали в суть вопросов, но даже поняв, что от них требуется, обязательно выясняли, как к этому отнесутся свыше, стараясь при этом „спихнуть“ ответственность на других».

Контраст между высоким уровнем материально-бытовой культуры, комфортностью рабочих условий и удручающе низкой эффективностью управленческого труда на Западе произвели на академика ошеломляющее впечатление.

Интересны свидетельства посетившего Советский Союз в 1937 году немецкого писателя Лиона Фейхтвангера. Все лица, занимавшие сколько-нибудь ответственное положение, писал он, «почти не уделяют времени для еды, они почти не спят и не видят ничего особенного в том, чтобы вызвать по телефону из театра, во время представления человека только для того, чтобы задать ему какой-нибудь срочный вопрос, или позвонить ему в три или четыре часа по телефону. Я нигде не встречал такого количества неутомимо работающих людей, как в Москве… Если в Нью-Йорке, Чикаго я не обнаружил американских темпов работы, я обнаружил их в Москве».

Есть свидетельства и другого рода: литературные. Писателя А. Бека, создавшего на основе изучения архивных документов роман «Новое назначение», и бывшего московского мэра Г. Попова, капитально изучавшего управленческие методы 1930-х и 1940-х годов (и написавшего статью о романе Бека) невозможно заподозрить в симпатиях к сталинизму. Но они показывают, что управленческий аппарат того времени действительно был на высоте! Вот рассказ Попова о герое романа Онисимове:

«…Мы делаем государственное дело и обязаны его делать. Страна, Сталин требуют сотен и сотен танков, лучших чем немецкие. А для этого, считает Онисимов, надо выработать лучшую — по мировым стандартам — технологию. Разработать детальные инструкции, дать конкретные задания. А затем заставить всех подчинённых беспрекословно, точно, строго соблюдать все детали директив, все буквы инструкции. Надо постоянно, неукоснительно заставлять всех контролировать, ловить малейшие промахи, чтобы они не переросли в провалы, подавлять отклонение в зародыше. Вот почему так кричит нарком на мастера в цехе по поводу корочки при разливе стали — эта корочка вписана в инструкцию, без неё качество металла ухудшится.

Культура в работе, технологическая грамотность, чёткость в каждой мелочи — вот стиль руководства отраслью. За эту тщательность сам Орджоникидзе называл Онисимова „немцем“… И сам Онисимов воспитывал своих подчинённых в духе строжайшего контроля технологии и качества… Когда в годы войны возникла опасность срыва в выпуске металла, Онисимов лично, никому не поручая и ни за кого не прячась, докладывает в Госкомитет обороны. Он знает, что может стоить ему этот доклад. Но подвести страну нельзя. И ему помогли, буквально сняли с фронта солдат. Ему верили: если говорит „не могу“, значит, все человеческие силы действительно исчерпаны».

Сталинские наркомы жили своим умом, не окружая себя сонмом советников и консультантов, тем более зарубежных. Им некогда было разрабатывать громкие программы и концепции, жаль тратить время на пустые конференции, презентации, круглые столы и прочее подобное. Эти люди работали сутками напролёт, делали дело, добиваясь в кратчайшие сроки, казалось, недостижимого. Компетентность, работоспособность, требовательность — вот их отличительные черты.

А ведь они были такими же чиновниками, как и те, что служили до них, и после них. Откуда же столь разительное отличие? Дело в том, что они оказались в условиях, при которых иначе жить не могли. Вот какие были условия: если впрягся в эту лямку, так тащи. Бездельничаешь? — уволить. Воруешь? — к стенке. Конечно, при других условиях, при попустительстве высшей власти любой из них вполне мог стать взяточником или просто сибаритом, бездельником на высоком посту[65].

Бывший нарком земледелия И. А. Бенедиктов, более сотни раз встречавшийся по работе со Сталиным и хорошо знавший всю «кухню», рассказывал:

«При Сталине продвижение в высшие эшелоны управления осуществлялось только по политическим и деловым качествам — исключения, конечно же, были, но довольно редкие, что лишь подтверждало общее правило. Главным критерием являлось умение человека на деле и в кратчайшие сроки изменить ситуацию к лучшему. Никакие соображения личной преданности и близости к „вождю“, так называемый „блат“, в расчёт не брались. Более того, с людей, к которым Сталин особо симпатизировал, точнее ставил другим в пример, спрос был и жёстче, и строже. Я имею ввиду В. М. Молотова, Г. К. Жукова, Н. А. Вознесенского и некоторых других… Начав свою работу в сельскохозяйственном учреждении совсем ещё молодым человеком, я был твёрдо уверен, что все успехи по службе зависят исключительно от моих личных достоинств и усилий, а не от сложившейся конъюнктуры и заступничества влиятельных родственников. Как и многие мои сверстники, я знал, что если проявлю себя должным образом на деле, то мне не дадут засидеться на месте, не позволят долгие годы „выслуживать“ один чин за другим, растрачивая энергию и напор молодости на перекладывание канцелярских бумаг, а сразу же дадут дорогу, „двинут“ через несколько ступеней наверх, туда, где действуют и решают».

На высокие посты без сомнений назначали новых людей, поднявшихся «с низов»: директоров, главных инженеров, мастеров, специалистов, многократно и на конкретном деле доказавших свою способность в кратчайшие сроки добиваться серьёзных перемен к лучшему. В 1940-е годы советское правительство по возрастному составу было едва ли не самым молодым в мире. Того же Бенедиктова назначили наркомом земледелия СССР в 35 лет, и это было не исключением, а скорее правилом. Большинство наркомов, не говоря уж о заместителях и начальниках управлений, было того же возраста, даже моложе: из наиболее известных это Н. А. Вознесенский, А. Н. Косыгин, Д. Ф. Устинов, В. А. Малышев, И. Ф. Тевосян. Зато Политбюро состояло из людей старшего поколения.

Продолжим, однако, рассказ И. А. Бенедиктова о советской системе управления:

«Правило „обещал — выполни“ соблюдалось довольно строго. Лучше было заранее отказаться, если не можешь, в этом случае, по крайней мере, не подведёшь других. Ну а раз уж взялся, всё, назад ходу нет. Никакие ссылки на трудности, на пресловутые „объективные обстоятельства“ не признавались. „Вас для того и ставят, — не уставал повторять ответственным руководителям Сталин, — чтобы эти трудности преодолевать“. И действительно ведь преодолевали, добиваясь, казалось, невозможного!..

Каждый из наркомов твёрдо знал, что спрос за порученное дело будет персональным, что никакие коллегии, заседания, совещания и рекомендации с партийных верхов не помогут, если дело будет провалено. Сталин терпеть не мог заседательской суетни с претензиями на выработку „коллективного мнения“ и жёстко отучал нас, молодых руководителей, прятаться за то, что он в раздражении называл „колхозом безответственных лиц“. Да, я старался прислушиваться к разумным советам, но окончательное решение всегда принимал сам. И никогда не позволял вмешиваться в мою компетенцию другим, даже в тех, крайне редких, впрочем, случаях, когда это пытались сделать члены Политбюро. Потому что твёрдо знал: отвечать всё равно придётся самому».

Случайные лица на высоких постах не задерживались. Да их и нельзя было «задерживать», не рискуя собственной карьерой: стремление окружать себя заведомо слабыми, малокомпетентными, но зато «своими» людьми приравнивалось к враждебной деятельности против партии и государства.

Для примера, упомянутый Н. А. Вознесенский, председатель Госплана, только один раз позволил себе занизить план промышленного производства, чтобы позднее рапортовать о его перевыполнении. И был немедленно привлечён к ответу. Специальная партийная комиссия, расследуя его дело, выявила также факты продвижения им на высокие посты земляков, деловые качества и профессионализм которых заметно уступали другим кандидатам. Такие действия, да ещё со стороны человека, которого Сталин ставил в пример другим за твёрдость и принципиальность, вызвали у «хозяина» крайнее возмущение. Вознесенский был осуждён и расстрелян.

Столь суровый приговор можно счесть чересчур жестоким. Но очковтирательство и групповщина, допущенные одним из членов высшего руководства, были приравнены к тягчайшим преступлениям против народа. Казнь Вознесенского послужила предупреждением, что попытки таким путём облегчить себе жизнь будут пресекаться беспощадно.