– Покушать хочешь? А попить? Может, оденешься, и сходим в сад?

– Тебе разве не надо быть дома? – как-то уж слишком спокойно спросила в ответ та ее саму. – Карл, наверное, беспокоится…

– Вовсе нет! – изобразила беспечность, а сама припомнила, какой скандал мужа выдержала вчера, и мысленно поежилась. – Он мне разрешил побыть с тобой.

Но тут в дверь заглянул Альфред и поманил Мирту на выход. А как только она вышла из спальни сестры, так туда направился Вальтер.

– Пришел, – вздохнула при его появлении Мирослава.

Муж встал напротив. И нисколько в нем не было сомнения или раскаяния. Смерил ее жестким взглядом, и Мирославе вдруг подумалось, что вот так же этот мужчина, наверное, смотрит и на поле боя, цепко подмечая все происходящее и планируя свои дальнейшие действия, а потом делает стремительный рывок и…

– Ты ошибаешься, если ждешь от меня оправданий, – сказал спокойным таким голосом и принялся ждать, что сделает или скажет в ответ.

Ждать ему пришлось долго. Потому что жена молчала и только смотрела на него. Странным каким-то взглядом. Он не был готов к такому, поэтому и продолжил говорить сам.

– Не стану отрицать, что ребенок мой.

А в ответ снова была тишина. И она как давила, и чуть не ощутимой тяжестью ложилась на его плечи и грудь. А еще он перестал после этих слов узнавать глаза жены. Совсем. Из их радужки исчезли теплые оттенки, им на смену пришел сероватый холод. Было ощущение, что женщина выступила против него, и он этот бой почему-то начал проигрывать. А к такому нисколько не привык.

– Мне понадобилась разрядка в очередной раз, а эта мартинийка оказалась под рукой. Все как обычно, ничего нового, – и сам от себя не ожидал, а усмехнулся-оскалился слишком уж вызывающе, словно хотел сказать, что и дальше намерен поступать так же, если придет охота. – У тебя есть ко мне какие-то вопросы, Слава?

– Не называй меня больше так. – Это единственное, что она ему сказала за весь разговор.

– Как?! – он вдруг начал смеяться. – Может, решила и женой мне больше не быть?! Нет!!! – засверкал глазами, резко оборвав хохот, и чуть приблизился к супруге. – Ты ничего не изменишь. Я ничего не собираюсь менять. Ты как жила в этом доме, так и продолжишь здесь жить. И называться станешь моей женой до самого последнего своего часа, СЛАВА!

После того, как выкрикнул ей все это, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

– Я объявляю тебе войну, Вальтер, – сказала Мирослава про себя, а потом повторила эту фразу уже вслух, но совсем тихим шепотом. – Я объявляю свою личную войну.

Она так решила, но когда встала с постели, оделась и вышла из спальни, оказалось, что воевать-то было и не с кем. Спрашивать, куда делся из дома муж, ни у кого не стала, она вообще не жаждала ни с кем разговаривать: ни с Альфредом, ни со слугами. Только Мирта, заезжая ее навестить, слышала голос сестры. И то, слова были совсем короткие: да и нет. Но это не значило, что Мирослава оставалась в неведении того, что происходило в доме и в семье. Об этом ей наперебой все докладывали. Так про Вальтера доложили, что улетел на крейсер. Наверное, опасались, чтобы не подумала чего-то иного. Что проводил время с рабыней, например. А она прислушалась к себе и поняла, что внутри у нее, да, была рана, но из-за той, пережитой боли, теперь вообще ничего не чувствовала, как выгорела.

Два дня Мирослава просто тенью бродила по дому. На третий вышла в сад. Свекор этому очень радовался. А когда к ним заехала Мирта, стал намекать той на какой-то их прежний разговор и подсмеиваться над сестрой, мол, его вышла правда. А через неделю пришло известие, что война закончилась. Все! В космосе прекратились сражения, и воевавшие стороны пришли к мирному соглашению. И снова в доме появился старший Спрут, решив со снохой отпраздновать это событие. Он вошел в гостиную со словами: «Все! Мир! Скоро вернется сын, и у вас все наладится». Только никого в комнате не обнаружил. Очень этому удивился, потому что сноха очень много времени проводила в кресле у окна. Потребовал ответа у слуг. На вопрос, где ваша хозяйка, те отвечали, что госпожа велела оседлать коня и умчалась на нем куда-то в поля.

– Дьявол! Как бы себе не навредила! – взревел тот и распорядился послать кого-то вдогонку.

Только это не понадобилось. Мирослава вернулась сама. Подскакала к самому порогу дома, резко осадила скакуна, соскочила на землю, решительно переступила порог. И Альфред залюбовался ее гордо вскинутой головкой, горящими глазами и румянцем на щеках. Залюбовался, а потом и забеспокоился. К чему была эта новая перемена в женщине? Но та рассмеялась при встрече с ним вполне радостно, и это его успокоило.

– Я вас тоже поздравляю с окончанием войны, – так она сказала, обращаясь к нему.