Как-то я сижу в кабинете, звонит телефон.

— Здравствуйте. Меня зовут Юля. Не могли бы мы встретиться?

Я выписал ей пропуск. Она поднялась в кабинет.

— Я девушка Ваффена. Не могли бы вы устроить мне свидание с Лешей?

К тому времени о Шульце я знал уже действительно все. И мне было прекрасно известно, что Юля — никакая не девушка Ваффена, а самая что ни на есть подруга Шульца.

Не скажу, что она сногсшибательная красотка. Но в принципе довольно симпатичная. Несколько лет назад Юля приехала в Петербург из Сургута. Националистические взгляды полностью разделяла и в бригаду пришла сама. Сперва Шульц давал ей набивать тексты для своего журнала. Потом они стали встречаться. Кроме того, Юля была координатором по связям с иногородними и иностранными единомышленниками. Когда на обыске мы изъяли компьютер Юли и стали разбираться, с кем они общались, — там черт ногу сломит. Сотни контактов! Не только вся Россия, но и иностранные единомышленники. Например, из Австралии к нему приезжал член сиднейской ячейки «Blood & Honour». Причем не лысый тинейджер, а взрослый дядька: офицер полиции и при этом активист движения.

С Юлей я начал работать. Несколько раз мы встречались, подолгу разговаривали.

— Понимаешь, Юля, — говорил я. — При обысках у тебя изъята херова куча всего. Экстремистская литература, черт знает что в компьютере… И появляется простой вопрос: откуда это? Если это твое — ты соучастница. А если это Шульц попросил тебя подержать — то ты, конечно, должна рассказать следствию обо всем, что знаешь. Короче, сама выбирай, кем быть — обвиняемой или ценным свидетелем?

Она в ответ только и делала, что просила свидания с Ваффеном. О деталях, мол, можем договориться, но прежде всего я должен дать ей свидание. В конце концов я прямо спросил:

— На фига тебе, Юля, этот Ваффен? И ты, и я — мы оба знаем, что ты девушка Шульца.

— Раньше была его девушкой. Но это в прошлом. А теперь я девушка Ваффена.

Как я понял, встречаться с Юлей Ваффен пробовал, еще пока Шульц был на свободе. Но тогда это было нереально. Никто не мог отбить девушку у лидера бригады. Он был полный параноик и дико доставал Юлю своей ревностью. Мог сидеть и молча целый день кидать нож в стену. Когда до него дошли слухи об ее отношениях с Ваффеном, жестко отпизжены были оба… И после этого Юля поняла, что с Шульцем пора подвязывать.

Впрочем, рассказывать все это Юля тогда мне не стала. А настаивать я не стал.

— Хорошо, — сказал я. — Твое дело. Можешь не объяснять. Я дам тебе свидание с Ваффеном, но ты взамен должна будешь дать мне полный расклад по Шульцу.

Свидание с Ваффеном она получила. Больше того: через некоторое время она родила ему ребенка. Еще пока он находился под следствием, они поженились.

Шульц, конечно, у себя в камере бросался на стены. Юлька иногда ему звонила. Он говорил, что простит ей измену и чужого ребенка, но с Ваффеном она должна расстаться.

Шульца арестовали в конце октября 2003 года. К февралю 2004-го следствие было закончено и дело передали в суд. Спустя еще месяц начались первые слушания. Несколько раз заседания переносились, а срок содержания Шульца под стражей продлевался. С весны суд перенесся на конец лета… а потом на осень… а потом на весну уже следующего года… а потом опять на осень. Шульц продолжал сидеть в «Крестах».

Он мечтал о стремительных атаках и сокрушительных ударах. А в результате сел, причем даже не в тюрьму, а в пропахший мочой следственный изолятор. Стал не то чтобы пленником режима, а как бы провинившимся юнкером на гауптвахте. Отец иногда приносил ему небольшой кусочек сыра на бутерброд. Говорил, что на большой кусочек у него не хватает денег. Мать (давно живущая с отцом в разводе) предлагала покаяться, исповедаться христианскому священнику.

Он не мог понять: неужели насчет раскаяния она всерьез? Что общего может быть у него с этим Распятым? С отказавшимся от борьбы и умершим молча Богом христиан? Если бы умирать пришлось ему, молчать бы он точно не стал! Как только ему дали бы нести крест, он бы тут же использовал его как дубинку! С собой в могилу он унес бы как можно больше врагов…

Он закрывал глаза и представлял, как бы все это было. А потом открывал — и опять оказывался в пропахшем мочой следственном изоляторе. Матери он сказал, чтобы больше не приходила.