Фланахэн улыбнулся. На работу его принимал Питер Замунер, но личную беседу проводил его отец. Он буквально за руку провёл Крейвана от истоков, то есть зарождения шоу, когда ещё дед Дэвида, Максимилиан, забросил карьеру фотографа в имперской Германии, выкупил в ломбарде побитый молью шатёр и сделал первый шаг в прекрасный мир волшебства. («Вся родня считала его идиотом. А он набрал себе всякого сброда, который не подошёл никому, и поехал с этим сбродом в дикую Россию. Да, молодой человек, он там делал хорошие деньги!») Старик рассказывал, и слезы радости за давно умершего предка текли по бороздкам глубоких морщин, иссекающих тёмную от загара кожу. Он поведал, как предвидя большую войну, дед с сыном Энцо, отцом Дэвида решился на отчаянный шаг и перевёз цирк в Америку, как тяжело было поначалу встать на ноги. («Америка — страна больших возможностей. Это да. Но и маленькими нужно уметь воспользоваться. И они это умели!»). Апофеозом истории был триумфальный рассказ о том, как уже коренной американец Дэвид Замунер, подражая деду, решил возродить шоу в 1991 году, после тридцатилетнего забвения, начав с покупки циркового шатра. Не обошлось без мистики, потому как Дэвиду, одновременно с его родным братом Майклом, явился призрак деда и велел ехать на восток и продолжать дело всей его жизни: «Как знать, если этот увалень Питер после моей смерти не удержит шоу на плаву, может, и я начну являться к своим внучатам. У Питера семья в Саутгемптоне, ты знал?» Крейван уже знал. Как знал и то, что шапито тяготит Питера, о чём он лично рассказал безликому: «Ты не представляешь, Крис, сколько времени и средств жрёт эта дребедень. Она совершенно не даёт прибыли и, чтобы удерживать её в этом полумёртвом состоянии, постоянно приходится таскать деньги с личного счета. Ведь старик любит это шоу. Но когда он отойдёт в лучший мир, я на следующий же день распущу весь балаган. И, надеюсь, папаша воздержится от потусторонних посещений». Питера тоже можно было понять — у него и вправду была семья, а, помимо этого, ещё и небольшая риэлтерская контора, которую ему приходилось оставлять каждое лето, присоединяясь к отцу в горячий сезон…

— Маккензи, — Фогерти посмотрел Крейвану в глаза, — действительно, почему ты не попросишь прибавку?

Фланахэн выдержал его взгляд и обратился к друзьям, не допуская и тени игривости:

— Возможно, мне придётся спешно исчезать из труппы. Не знаю как скоро, но момент такой точно настанет. Зачем же мне начинать здесь обживаться?

— У тебя проблемы с законом? Ты маньяк?

В притворном ужасе Лайм прижал ладони к щекам и вскочил из-за стола. Миллс нахмурился и замахнулся уже пустой кружкой.

— Как думаешь, Фогерти, он душитель английских почтальонов?

— Нет, Миллс, скорее, Маккензи кажется, что он кит, поэтому он убивает и ест офисный планктон.

Крейван даже не улыбнулся. Покосившись на сидевших через стол двух пожилых джентльменов, он понизил голос.

— Меня ищут, да. Скорее всего, и полиция, но не в ней дело. Меня ищет опасный человек. Хотя я и рад буду встретиться с ним, при первых признаках его появления, сделаю ноги. Не хочу, чтобы пострадали сторонние люди.

— Он опасный человек, Миллс!

— Ребята, не стоит шутить с такими вещами. Как ни банально это звучит, но даже находясь рядом со мной, вы в опасности.

— О боже!

— Твою мать, Фогерти, я зарыдал бы от страха, вот только оставил свою спринцовку для слёз в реквизите.

— Слушайте! — Фланахэн в негодовании даже повысил голос. — С вами нельзя говорить серьезно!

— Это ты послушай, мистер криминалити! — Миллс наклонился вплотную к безликому, и Крейван невольно улыбнулся, заметив у того над верхней шубой тоненькие белые «усы» от пива. — Ты тут своими страшно опасными людьми никого не удивишь. Тут у половины такие истории — закачаешься!

Лайм хихикнул:

— Миллс сам тут от копов прячется. Хотя уже прошла уйма времени, он и сейчас думает, что из-за стойки выскочат полицейские спецназовцы и разделают его, как Бог черепаху. Глупыш.

Миллс огрызнулся:

— Ты путаешь полицейских с кошками. Они не забывают так быстро, когда кто-то лупит им кулаками по мордам. Ладно, джентльмены, пора идти готовиться к номеру. Заодно, проветримся — старик не любит шутки с душком.