На самом же деле позиции чухонцев в Российском государстве в царствующем Доме Романовых, были значительно более основательными.

Лифляндская чухонка Катрин Рабе, став в 1707 году женой Петра Великого, ранее принявшая православие под именем Екатерины Алексеевны, стала затем русской императрицей Екатериной I. Мы не будем здесь приводить официальной легенды о «благородном» происхождении девицы Рабе, к тому же эта легенда, написанная по указке «сверху», тоже весьма противоречива и запутанна. Так, например, И. И.Лажечников в своем историческом романе «Последний Новик» - одном из популярнейших в пушкинское время, принимая официальную версию биографии Екатерины, пишет:

«Это была воспитанница его (пастора Глюка - В. К.), Катерина Рабе. Отец ее, служивший квартирмейстером в шведском Эльфсбургском полку, умер вскоре после ее рождения (в 1684 году). Мать ее была благородная лифляндка, по имени первого мужа, секретаря какого-то лифляндского суда, Мориц. Лишившись второго мужа, она из Гермунареда, что в Вестготландии, приехала по делам своим на родину с малолетнею дочерью своей в рингенское поместье господ Розен, где и скончалась в непродолжительном времени. Малютка осталась после нее круглою сиротой, не только без покровительства, но и без всякого призрения… С десяти лет Катерина Рабе жила у мариенбургского патриарха… Только один избранник осмелился простирать на нее свои виды: именно это был цейгмейстер Вульф (артиллерийский офицер, жених и затем муж девицы Рабе - В. К.)».

В действительности происхождение будущей императрицы гораздо демократичнее, а история жизни проще и вместе с тем необыкновенней - «дивней». Прекрасная девица Кате Рабе, дочь чухонского крестьянина Самуила Скавронского (фамилии крестьянам тогда не полагалось: она явно появилась потом, при оформлении этой семье графского титула), звалась на самом деле Мартой; в доме пастора Глюка она была обыкновенной служанкой. Замуж вышла за простого шведского драгуна, который под натиском русских отошел со своей частью от Мариенбурга, бросив жену на произвол судьбы. Попав в плен к русским, Марта приглянулась главнокомандующему Шереметеву, у которого ее отнял затем Меншиков, через некоторое время уступив ее самому царю…

«Царь, - писал современник, - не мог надивиться ее способности и умению превращаться, как он выразился, в императрицу, не забывая, что она не родилась ею». Другой дипломат-иностранец писал, что царь «обнаружил большую нежность к царице, и можно сказать по справедливости, что несмотря на неизвестность ее рода, она вполне достойна милости такого великого монарха». Этот же современник оставил для нас единственное дошедшее от тех времен описание внешности Екатерины, совпадающее с ее портретными изображениями:

«В настоящую минуту (1715 год) она имеет приятную полноту; цвет лица ее весьма бел с примесью природного, несколько яркого, румянца, глаза у нее черные, маленькие, волосы такого же цвета длинные и густые, шея и руки красивые, выражение лица кроткое и весьма приятное».

Притягательной силы бархатистые томные глаза со стремительным взлетом соболиных бровей, страстно припухшие, пламенеющие губы, царственная осанка физически сильной женщины, неотразимо влекущая грудь… - такой предстает Екатерина и на портрете французского художника Ж. Латтье, специально приехавшего в Россию живописать императрицу. Не случайно, очевидно, эта женщина имела такую власть над Петром. И при этом была она наделена внутренним тактом, понимала характер своего вспыльчивого супруга. Никто не решался подойти к царю, когда он был в ярости. Одна лишь Екатерина владела тайной успокоения Петра I - без страха смотрела она в перекошенное, с вывороченным глазом его лицо, бледное от гнева и страдания. Незаурядная натура, смелая и энергичная, Екатерина исполняла роль супруги Великого Петра, казалось, легко и непринужденно. Об этом, в частности, пишет в своих книгах о петровской эпохе известный историк Н. И. Лавленко.

И как бы высоко ни стояла императрица Екатерина I, всегда помнила она о своем происхождении, своих корнях. Еще при Петре добилась она возведения в графское достоинство своей лифляндской родни. Из крестьян - да в графья: не счесть, сколько получили они скотины,. земли, холопов. Хотя на деле оставались Скавронские простыми крестьянами. Когда же после смерти царя стала Екатерина самодержавной царицей, то вызвала ко двору свою племянницу Софью Карлусовну, тоже теперь графиню: уж очень соскучилась она по своей чухонской песне.

И своих детей, конечно, - Екатерина родила от Петра десятерых - она растила с помощью чухонских кормилиц, которые поили младенцев козьим молоком. Глядя на императорский двор, и другие российские вельможи, да и просто дворяне взяли моду заводить кормилиц, нянек, мамок из чухонских крестьянок. В Петербурге эта мода постепенно превратилась в обычай. Традицию «чухонских кормилиц» продолжала и императрица Елизавета Петровна…

Надо сказать, что императрицу Елизавету очень беспокоило отсутствие детей у великой княжны Екатерины Алексеевны (будущей Екатерины II) и ее супруга, племянника императрицы, Петра Федоровича. У К. Валишевского в «Романе одной императрицы» говорится о том, что «у Екатерины дважды происходили выкидыши мертворожденных младенцев». Нужен был наследник престола. В письме Потемкину Екатерина рассказывает, как был выбран «партнер» для великой княжны - камердинер Петра Федоровича С. В. Салтыков.

И 20 сентября 1754 года родился предполагаемый наследник престола - будущий император Павел I. Императрица Елизавета Петровна выделила на содержание новорожденному 30 тысяч рублей и приказала срочно найти кормилицу, согласно указу, тотчас же разосланному в пять важных ведомств - Царское Село, главную канцелярию уделов и канцелярии - собственную вотчинную, собственную конюшенную и о строениях:

«Здесь, в Ингерманландии, смотреть прилежно женщин русских и чехонских, кои первых или других недавно младенцев родили, прежде прошествия шести недель, чтобы оные были здоровые, на лица отменные, и таковых немедленно присылать сюда и с младенцами, которых они грудью кормят, дав пропитание и одежду».

Сначала было указано женщин и детей представлять первому лейб-медику Кондоиди, но уже через несколько часов пошел новый указ, «чтоб оных женщин объявлять самое ее императорскому величеству», и через день, 22 сентября, царица потребовала, «чтоб искать кормилиц из солдатских жен с тем, чтобы своего ребенка кому-нибудь отдала на воспитание».

Доставленные вскоре во дворец женщины, русские и чухонские, с грудными младенцами на руках, атмосфера государственной тайны вокруг деторождения наследника престола - все это вместе стало идеальной почвой для «слухов» о том, что наследника подменили!

Но может быть, действительно была какая-то потаенная история вокруг рождения Павла I? И на самом деле переселяли в Сибирь деревню Котлы, а сибирский старичок - дядя-чухонец Александра I?

Тайна вокруг высшей власти привела к тому, что сами ее носители засомневались в своем праве на эту власть. Отсюда, по словам Герцена, «постоянные попытки террора, страха и готовность уступить».

Н. Л. Эйдельман записал устно сообщенный ему профессором С.А. Рейсером исторический анекдот о том, что известный историк Я.Л. Барсков после революции рассказывал, как «Александр Ш однажды, заперев дверь и оглядев комнату - не подслушивает ли кто, попросил сообщить всю правду: чьим сыном был Павел I? - Не могу скрыть, Ваше величество, ответил Барсков. - Не исключено, что от чухонских крестьян, но скорее всего прапрадедом Вашего величества был граф Салтыков. - Слава тебе, Господи! - воскликнул Александр III, перекрестившись, - значит, во мне есть хоть немного русской крови».