Освободился я чуть позже, чем планировал, и позвонил Юрию Владимировичу, чтобы договориться о времени встречи. Был четверг, он попросил отложить защиту до понедельника и сказал, что уже пора отдохнуть. У него было что-то запланировано не по работе, и, как правило, он старался нерабочие вопросы не переносить.

Для меня это было странно. Я был в сумасшедшем рабочем режиме, и его реакция не укладывалась в мои планы. По первоначальной договоренности в понедельник я должен был уже лететь в Сургут, чтобы внедрять утвержденную стратегию. Тем не менее он настоял, предложив переиграть все и защититься в понедельник, а полететь во вторник. Я не стал долго спорить, к тому же очень устал.

В понедельник утром я проснулся и по привычке зашел в «Твиттер». Тогда в нем еще сидели все. Первое, что я увидел, – новость о нашем губернаторе, который приехал на место авиакатастрофы под Тюменью. Я испугался, потому что утром в Москву летел мой друг. Перейдя по ссылке, я узнал, что это был тот самый самолет в Сургут. У меня не было билета, но все в моем окружении знали, что я должен был лететь на нем.

Я позвонил маме. Мы оба плакали. Даже словами не передать, что мы тогда испытали. Это был настоящий шок.

Еще со слезами на глазах я зашел во «ВКонтакте» и сделал запись о том, как должен был лететь на разбившемся самолете. Я был немного не в себе, поэтому точно не помню, что там написал. Через какое-то время мне позвонили с Тюменского телевидения и попросили дать комментарии. Как бывший журналист, я согласился. В коротком интервью я рассказал, как все было, попросил телезрителей поехать в церковь и поставить свечки. Не знаю, почему я об этом просил.

Через несколько часов те или иные части этого интервью разлетелись по всем телеканалам страны. Меня показывали чуть ли не каждые тридцать минут, а журналисты звонили каждые минут пятнадцать. Я не знал, что стал звездой, и на первые несколько звонков даже ответил, но потом понял, что что-то не так. Когда я сидел в кафе и ужинал, меня выследили журналисты одной федеральной газеты и попытались скрыто снять, но я убежал.

Вечером позвонил мой товарищ и сказал, чтобы я прекратил давать комментарии, потому что СМИ меня крутят безостановочно. Он сообщил, что по городу пошла молва, будто я пиарюсь на трагедии. К вечеру эта молва дошла до меня уже в массовом формате. Многие в моем окружении говорили больше не о том, что упал самолет, не о том, что я на нем не полетел и остался в живых. Они говорили о том, какой я ужасный человек.

Обилие событий за день, буря эмоций от того, что я жив, и того, что меня сейчас корят в этом, привели к серьезному душевному смятению. Помню тот вечер. Мне хотелось запереться дома и не выходить. На несколько недель я затих и ничего нигде не писал, не говорил и старался не привлекать к себе внимания.

Со временем я ощутил серьезное влияние этого события. Меня перестали куда-то звать, и я стал в определенной степени персоной нон-грата. Со мной было не принято дружить, общаться, показываться на людях, работать. Честно, та трагедия и общественный резонанс от одного безобидного интервью в состоянии аффекта очень сильно сказались на моей работе.

Я не мог знать, что его передадут федеральным телеканалам и что в каждой статье будут развивать тему моего спасения. На многих сайтах тогда написали, будто у меня был билет на тот самолет, хотя это не так.

Самое обидное заключалось в том, что эту тему подхватили мои друзья и знакомые, и, вместо того чтобы меня поддержать, многие присоединялись к тем, кто кидался камнями.

Я знал, что меня не особо любят в городе. Многие уважали, потому что я хотя бы что-то делал и, когда делал, у меня получалось. Но любить меня не любили.

У меня был талант приковывать к себе внимание, и я умел это делать на пустом месте. Если уж совсем откровенно, то меня знали очень многие, что совсем несложно в Тюмени. Все-таки олимпиады, своя газета, занятия всеми видами спорта, различные конкурсы – все это создавало огромное количество ареалов узнаваемости. Да и без всего этого я не отмалчивался. То публиковал пост во «ВКонтакте», который репостили тысячи людей, то оказывался в журнале, то становился членом жюри городского конкурса красоты, то еще что-то. Моя фамилия все время где-то звучала. Концепция затычки в каждой бочке или того самого метода мухи приносила результаты, но, как и любая муха, я вызывал много раздражения. Иногда я ощущал даже ненависть к себе и зависть.

В истории с падением самолета я дал повод всем, кого раздражал, сказать про меня все, что они думают, и они этим воспользовались.

Будьте готовы к тому, что все ваши друзья, знакомые, конкуренты будут рады любой вашей промашке. Я долго думал о том, почему никто не порадовался, что меня тогда не было в том самолете. У меня было ощущение, что им хотелось, чтобы я тогда полетел в Сургут. Настолько сильно многие меня тогда гнобили, что складывалось именно такое впечатление.

Сейчас я менее чувствителен, потому что знаю – такова человеческая природа. Никто не хочет, чтобы кто-то выделялся, а толпа только и ждет, чтобы тот, кто пытается, совершил ошибку. Даже если действие не будет ошибкой, но будет выглядеть ошибочным, ко всеобщей волне осуждения присоединятся многие. Будьте к этому готовы и не давайте поводов. Люди всегда стыдят за успех или простую известность, пытаясь доказать, что известность беспочвенна, а успеха нет.

У меня ушло около полугода на то, чтобы сгладить ситуацию, и для этого пришлось приложить существенные усилия.

Я попросил помощи у одного из местных молодых депутатов, который хорошо разбирался в связях с общественностью и подобных ситуациях. Мне нужен был совет. Я хотел понять, что делать и как себя вести дальше.

Тогда он сказал, что я должен определить свою информационную политику. С его точки зрения, это обязательная составляющая жизни любого серьезного предпринимателя.

Это, к сожалению, понимают не все, а если и понимают, то поздно. За отсутствием информационной политики многие вообще ничего о себе не рассказывают, а некоторые, наоборот, слишком хаотичны в собственных информационных посылах.