Тем не менее он безупречно справился с основной своей задачей — спасением немногих уцелевших от апрельского террора боевиков. Был налажен нелегальный канал переброски болгарских коммунистов в Югославию и далее в Москву. Непосредственные исполнители теракта — Пётр Абаджиев и Никола Петров — благополучно пересекли границу. Канал действовал ещё несколько лет без единого провала.
Однажды в середине июля Ярославский исчез из посольства. На его рабочем столе нашли короткую прощальную записку. Он писал, что совершенно разбит, надорван, измучен укорами совести и не имеет сил оставаться на такой работе. Заверял, что не имеет намерения разоблачать своих вчерашних товарищей и хочет вернуться в ряды рабочего класса, устроившись на завод.
В Берлине он имел встречу с английским агентом, по всей видимости безрезультатную, после чего отправился к французскому консулу. Назвав себя, Нестерович попросил выдать ему французский паспорт и предоставить беспрепятственный въезд во Францию. В случае, если бывшие коллеги не оставят его в покое, он выразил готовность поступить на службу в Иностранный легион.
Консул обещал ему своё содействие и направил в расположение французского оккупационного гарнизона в Майнце. Потекли недели в ожидании решения французских властей.
Советской агентуре не составило большого труда открыть местопребывание беглеца. Записка Нестеровича не произвела ни малейшего впечатления на руководство Иностранного отдела ОГПУ.
Вечером шестого августа за его столик в кафе подсели два человека. Это были братья Голке, Марк и Густав, сотрудники военной секции германской компартии. Нестерович знал их по работе в Вене. Заметив его тревожный взгляд, братья рассыпались в заверениях дружбы, клялись, что сами вышли из игры и ищут возможность навсегда исчезнуть из поля зрения своих товарищей по партии и их кураторов с Лубянки. Бокалы с пивом сменялись на столике один за другим. В разгар завязавшейся беседы Нестерович встал, чтобы отойти в туалет. Вернувшись за столик, он несколько раз обмакнул коротко стриженные усы в пивную пену и вдруг, издав булькающий звук и выкатив глаза, повалился на пол. Густав Голке быстро вынул из кармана пиджака портативный фотоаппарат и сделал снимок…
Вопрос о том, кто из героев этой истории наилучшим образом исполнил свой долг, я оставляю на суд читателей.
Книги и судьбы
О том, как Петрарка доказал подлинность «Слова о полку Игореве»
Книги, как и люди, имеют свою судьбу.
Великий итальянский поэт и гуманист Франческо Петрарка (1304–1375) однажды купил по случаю «Codex Cumanicus» — словарь половецкого языка, составленный в конце XIII века и отредактированный около 1303 года каким-то средневековым монахом-эрудитом из ордена францисканцев в Кафе (название «Codex Cumanicus» ввёл венгерский учёный Г. Куун; полное название кодекса — по одной из первых фраз — «In hoc libro co/n/ti/ne/ntur P/e/rsicum et Coma/n/icum p/er/ alfabetum»: «Эта книга содержит персидский и команский языки по алфавиту»). Словарь предназначался западноевропейским купцам и миссионерам. Ставя этот раритет на полку своей библиотеки, Петрарка, конечно, и не подозревал, что тем самым спасает литературную честь своего гениального собрата по перу, автора «Слова о полку Игореве».
Рукопись «Слова о полку Игореве» попала в руки учёных только в 1792 году — это была случайная находка одного из любителей древности, обер-прокурора Синода графа А. Мусина-Пушкина. К счастью, с неё догадались снять типографскую копию, ибо уже через каких-нибудь двадцать лет драгоценная рукопись сгорела в Москве, во время пожара 1812 года.
Но злоключения поэмы на этом не закончились. Вскоре после утраты оригинала рукописи появились сомнения в её подлинности. Поэму называли кустом роз среди ржаного поля. Слишком уж высокий культурный уровень демонстрировал её безвестный автор. И многие видные учёные склонялись к тому, что «Слово» является литературной фальсификацией, подделкой XVIII века.
К настоящему времени подлинность жемчужины древнерусской поэзии неоднократно пытались доказать при помощи самых разнообразных методик и аргументов. Но именно «Codex Cumanicus» является неопровержимым доказательством подлинности «Слова о полку Игореве». Давно известно, что в тексте «Слова» имеются многочисленные тюркизмы — заимствования из половецкого языка, встречающиеся и в «Codex Cumanicus». А поскольку половецкий этнос полностью исчез уже к концу средневековья, то очевидно, что намеренная фальсификация невозможна. Ведь в конце XVIII века в России уже никто не знал живую половецкую речь и, следовательно, не мог вставить половецкие слова в текст «Слова о полку Игореве».
Заглянуть в «Codex Cumanicus» неизвестный мистификатор (если бы таковой существовал) тоже не смог бы. Экземпляр из библиотеки Петрарки — единственный сохранившийся. В 1362 году Петрарка завещал все своё библиографическое собрание венецианской библиотеке собора Сан-Марко, где оно благополучно пролежало под спудом несколько веков. Только в 1828 году «Codex Cumanicus» впервые опубликовал немецкий востоковед, полиглот и путешественник Юлиус Генрих Клапрот. Российские востоковеды и тюркологи ознакомились с «Codex Cumanicus» ещё позже — во второй половине XIX века.
Вот так известный итальянский поэт и неизвестные францисканские монахи сослужили неоценимую службу русской культуре.
Повесть временных лет, или Досье для Господа Бога
За нашей древней летописью прочно закрепилось название «Повесть временных лет» — по первым словам, с которых она начинается: «Се повести временных лет, откуда есть пошла Русская земля, и кто в Киеве первее нача княжити».
Между тем название это для современного человека уже не совсем понятно. Какой смысл имеет выражение «временные лета»?
Самое распространённое толкование гласит, что «временных» в данном контексте значит «минувших», «прошедших». Действительно, уже составитель так называемого Тверского сборника, живший в конце XV — начале XVI века, перевёл летописное название следующим образом: «Повести древних лет». Следуя этой традиции, академик Лихачёв в своём классическом переводе летописи на современный язык тоже начинает так: «Вот повести минувших лет…».