— Не понятно…

— Что же?

— Почему тебя немцы не тронули? Они коммунистов не отпускают. Тетя Саня говорит, в Зоричах фашисты всех коммунистов забрали…

— Мало ли что она говорит… Сам же видишь, меня отпустили…

— А почему староста говорил, что ты… в партию пролез? Что немцы тебе доверяют?..

— А что мне с ним спорить? Пусть болтает! Лишь бы меня не трогал!

— Ты сказал, что и с фашистами можно жить…

— А ты откуда знаешь, что нельзя?

— Откуда? От тебя! Разве не ты мне говорил, что хуже фашистов никого на свете нет!

— Поживем — увидим… И прошу тебя ни с кем не говорить обо мне. О том, что я… был коммунистом… Это сейчас ни к чему. Понял? — Голос Тимофея Петровича стал твердым. — Я спрашиваю, ты понял меня? И еще: я запрещаю тебе отлучаться из дому. В Зоричи не ходи!..

Впервые Юрась взглянул отцу в глаза. В этом взгляде были растерянность и недоумение.

Тимофей Петрович отвел глаза в сторону.

— А почему ты Владика оставил в Зоричах? — сказал мальчик совсем тихо. — Чтобы фашисты его схватили за то, что его отец коммунист?.. — голос Юрася сорвался.

Тимофей Петрович положил на плечо сына тяжелую руку.

— За Владика не тревожься, вечером он снова будет у нас. Его приведет Катя. Но запомни: никто, ни одна душа не должна знать, что он живет в нашем доме! Иначе ему придется уйти от нас. Запомни это. Ну, вот мы и пришли. Живы и невредимы! Надеюсь, и дальше-все будет хорошо!

В тот же вечер Катя привела к ним Владика.

— Пока живите в шалаше. Еще раз напоминаю: без моего разрешения Владик не должен появляться в доме, — приказал Тимофей Петрович.

Растерянный Владик стоял опустив голову, стараясь не расплакаться. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким и беззащитным.

— Пойдем! — Юрась сердито дернул его за руку. — Пойдем в шалаш. Нечего нам здесь делать!

Со дня возвращения Тимофея Петровича прошло две недели. За это время Владик ни разу с ним не встретился. Он помнил запрет и в доме не появлялся. Юрась же приходил в дом только за едой.