Папа не повышает голос в ответ на мой крик:

– Наверное, никакого. Возможно, Флинт прав, и наши сны – всего лишь галлюцинации. Но, если имеется хотя бы малая вероятность, что это не так, тебе лучше быть в курсе. Лучше приехать в Тозу готовой критически отнестись к тому, что ты там увидишь, к тем, кого встретишь. Вдруг это и есть разница между успехом и неудачей?

Он опять подходит ко мне и кладет руки мне на плечи. Мне хочется отпрянуть, но я вижу, как свет моих лампочек отражается в слезах, навернувшихся у него на глаза, и желание сопротивляться мигом пропадает.

– Мама знает? – Думаю, ей следовало бы знать, но сейчас я ни в чем не уверена.

– Да – о стертой памяти и о моих ночных кошмарах, но не об их содержании.

Я обдумываю эти слова, пытаюсь определить, правдивы ли они.

– Значит, поэтому мама и не хотела, чтобы меня выбрали?

Папа кладет ладонь мне на лицо, проводит большим пальцем по моей щеке.

– Сия, со дня отъезда на Испытание я не видел своих родителей. Когда на твоего ребенка падает выбор, это честь, но одновременно и потеря. Твоя мама не хотела тебя терять.

Не знаю, как долго мы сидим молча. Достаточно долго, чтобы услышать голоса вернувшихся братьев и голос матери, отчитывающей их за похищение сладостей. Какие привычные звуки!

Когда у меня высыхают слезы, папа берет меня за руку и ведет обратно в дом. Мы не упоминаем ни его снов, ни моих новых страхов. Хеймин подтрунивает над близнецами, вспоминая, как с ними заигрывали мои подруги. Мама ставит на стол сладкий мятный чай и блюдо с маленькими пирожными, братья достают колоду карт для последней семейной партии в полном составе. Меня радуют смех и семейное тепло за столом, но мне сильно недостает Зина, который еще не вернулся. Я то и дело озираюсь на дверь. Я люблю всех моих братьев, но, когда у меня возникает проблема, требующая обсуждения, обращаюсь к Зину. У него всегда хватает на меня терпения, к тому же он видит меня насквозь. От его вопросов и вообще от любого разговора с ним мне всегда становится легче. Сегодня у меня проблема, да еще какая, – но Зина нет.

После карт мама ласково напоминает мне, что уже поздно и что впереди непростой день. Я прошу меня извинить, забираю рюкзак Содружества и ухожу в спальню, которую делю с братьями.

Зная, что, возможно, вижу эту комнату в последний раз, я смотрю на нее свежим взглядом. Напротив двери теплится камин. Середина комнаты застелена вытертым бурым ковром. По сторонам ковра стоят две двухэтажные койки. Моя койка – нижняя, она ближе к теплу, только она аккуратно застелена. Когда братья оканчивали школу, мать предупреждала их, что теперь они взрослые и должны самостоятельно стелить свои постели. Но они решили, что уже достаточно взрослые, чтобы самим решить, в каких постелях спать…

У каждого из нас есть деревянный шкафчик для повседневной одежды и обуви. Одежда для особых случаев хранится в большом угловом гардеробе. Мама не устает напоминать о важности первого впечатления. Я, прикусив нижнюю губу, раздумываю, на какой одежде остановиться. Одевшись не так, как всегда, легче почувствовать уверенность в себе. Но сейчас у меня в голове звучит и отцовский голос, и я представляю улицы брошенного города, по которым он брел в своем сне. Оба моих платья мне там не помогут. Даже если эти сны не имеют отношения к реальности, я в глубине души знаю, что, после того как начнется Испытание, от нарядной надежды не будет проку.

Махнув рукой на наряды, я подхожу к шкафчику, верой и правдой служившему мне с детства, и выбираю две пары прочных удобных брюк, две прочные рубашки, самые удобные башмаки. Все это раньше принадлежало моим братьям. Эти вещи помогут мне перенести одиночество, которое я уже чувствую. Я забираю пижаму и нижнее белье и аккуратно складываю все вещи в рюкзак. Места для двух личных предметов, которые мне разрешено взять с собой, еще полно.

Сидя на краю своей кроватки, я разглядываю комнату. Если бы отец не рассказал мне о своих снах, я бы взяла свою флейту или серебряное ожерелье – мамин подарок на шестнадцатилетие. Вместо этого я размышляю, что может пригодиться, если Испытание окажется не просто серией письменных экзаменов.

Через несколько минут я встаю и достаю из шкафчика карманный охотничий нож. По такому же есть у всех моих братьев, это подарки отца. В складном ноже имеется отвертка и много полезных штук. С одним личным предметом определилась, теперь – второй. В голову приходит только одна мысль насчет того, что могло бы пригодиться, но это не мое, а Зина, у которого следовало бы попросить разрешения, нет рядом.

В прошлом году отец стал разрешать Зину проводить эксперименты по его собственным проектам. Некоторые из этих проектов заставляли Зина выходить за периметр колонии. Границы были проведены не столько для того, чтобы к нам не проникали люди и звери со стороны, сколько как напоминание жителям Пяти Озер, что земли вокруг могут таить опасности. Во время трех последних стадий войны мощные землетрясения изменили структуру земли. Одинокий путник, провалившийся в появившуюся в результате землетрясения трещину, может погибнуть, сломав шею, замерзнуть, обгореть, умереть от голода. Во избежание этого отец снабдил Зина маленьким переносным приемником-передатчиком, предоставленным властями Содружества. Прибор оснащен компасом, калькулятором и системой связи, позволяющей в случае чего связаться с аналогичным устройством в отцовском кабинете. Не знаю, как он работает, но уверена, что при необходимости легко разберусь.

Когда Зин не работает за пределами колонии, он оставляет устройство на полке рядом со своей кроватью. Вот она, на обычном месте. Мои пальцы хватают прибор, и у меня сжимается сердце. Я бы предпочла, чтобы Зин был дома и сам разрешил мне его забрать, чтобы сказал мне, что прощает за то, что меня выбрали, а его нет. Мне хочется объяснить Зину, что наш отец, делая вчера свое сообщение о картофеле, пытался его защитить, что им руководило не взыгравшее честолюбие, а отцовская любовь.

Для сохранности я заворачиваю прибор в носки и опускаю в рюкзак, надеясь, что Зин вернется до моего отъезда и что я успею сознаться, что захватила в Тозу кусочек от него. Правда, я знаю, что этого не произойдет. Зин – самый головастый из моих братьев, но притом и самый эмоциональный. Уин, Харт и Хеймин – добрые и любящие, но относятся ко всему несколько пренебрежительно, огорчая этим маму. Зато Зин – пламенная, страстная натура. Он легко вспыхивает, но его любовь не знает преград. Потеря любимого человека для него почти невыносима. Когда умер наш дедушка, он промолчал целый месяц.