Вот только меня это не устраивало – чтобы набрать очки, врагов я должен был убить сам, ну, или точнее сказать, я решил, что надо перестраховаться, и пойти именно этим путем. Вполне может быть, что организаторов сценария вполне бы устроило, если бы я, к примеру, подружился с племенем индейцев, и натравил бы их на городишко. Они ворвались бы туда, поубивали бы всех и поснимали бы с трупов скальпы, а я бы просто станцевал потом среди трупов пляску свершившейся мести с орлиным пером в прическе. А может, и не устроило бы. Так что лучше не рисковать.

Поэтому историю для Питера пришлось придумать посложнее. Мол, моя бывшая жена не подпускает меня к моим сыновьям. Поэтому я хочу изменить внешность, чтобы вернуться в свой городок и жить в нем неузнанным рядом с ними, каждый день встречая их на улице. История, в которую в двадцать первом веке ни за что бы не поверили, задав главный вопрос, как у парня в моем возрасте могут быть двое детей, тут выглядела вполне правдоподобной. Жили тут недолго, поэтому детей спешили настругать побыстрее — свадьбы играли лет с четырнадцати.

Допускаю, что может, от кого-нибудь другого такая слезливая история и не прокатила бы. Но я таки уже доказал парням, что неплохой художник, а они, как и все, были в курсе, что люди искусства должны быть слегка ненормальными.

Правда, Питер спросил меня, не живет ли моя жена с детьми в том самом городе, где находятся и те мои враги, от которых мне пришлось бежать, с вполне читаемой на его лице надеждой поехать со мной и помочь их немножко поубивать, но я его разочаровал, сказав, что это был другой город, куда я пока не планирую возвращаться. Там ситуация потерпит. А вот по детям я уж очень сильно соскучился!

Осталось только выяснить, какие растения можно использовать для обеззараживания ран. Умереть от банального заражения крови я себе позволить не мог. Но с этим проблем не было. Ковбои в большинстве случаев лечили себя сами, и в силу этого имели живой интерес ко всему, что годилось для заживления ран. При их работе, когда травмы случались постоянно, это был вопрос элементарного выживания. Даже самого сильного, ловкого и крутого ковбоя на самой лучшей лошади в мире могло за секунды затоптать насмерть или покалечить взбесившееся от близкого удара молнии стадо. Секунд так за пять. Подобные истории ребята рассказывали одну за другой, сидя у моего костра, и после каждой в воздухе повисало молчание, словно они снова, рассказывая историю, прощались со своими погибшими друзьями и знакомыми. Так что в поиске эффективных лекарств ковбои выслушивали и врачей, и знахарей, и индейцев с большим почтением и при первой возможности полученную информацию проверяли.

Но все же я был очень удивлен, когда услышал, что мне предлагает Питер в качестве лучшего средства на такой случай. Раствор кураре!

– Погоди, это разве не тот самый страшный яд, который индейцы наносят на стрелы?

– Все верно, — кивнул мне Питер, – и так его используют тоже. Очень хороший яд, индейцы любят охотиться при его помощи, говорят, что при его использовании на охоте мясо убитых животных вкуснее. Но в другой концентрации оказывает полезный эффект — снимает боль от ран, расслабляет мышцы при судорогах, помогает их заживлению. Да что там, индейцы, у которых мы выменивали этот кураре, считают его лекарством вообще от всех болезней.

— А вы уже использовали этот раствор?

— Неоднократно! -- усмехнулся Питер, – тебе ещё повезло, что осталось. Давненько тут это племя краснокожих не появлялось, может, откочевали куда насовсем. Но для твоих загадочных целей хватит. Хотя, надеюсь, что ты уже передумал.

– Не передумал! – сказал я, – тащи свой кураре и приступим!

Перед тем, как приступить к нанесению шрамов, я потренировался в одиночестве с красками. Наносил линии краской на свое лицо в попытке понять, шрамы в каких местах наиболее радикально изменят мою внешность. Решил в итоге обойтись четырьмя шрамами – один нанести через левую бровь, чтобы исказить ее линию, один по левой скуле от уха провести ко рту, ещё один по правой щеке наискось, и последний по кривой из шевелюры по лбу к правой брови. Такие линии искажали все прежние перспективы моей физиономии, делая из меня совершенно другого человека. А ведь добавится ещё и сломанный нос!

На следующее утро Питер прибыл с лекарством, про нож говорить не приходится, хороший острый нож у ковбоя всегда при себе. И, несмотря на то, что вроде бы он уже вчера согласился, снова минут пять пришлось его уговаривать помочь, потому что волновался он намного больше меня. Все же уговорил. Я снова нанес линии на лицо, и принял несколько капель этого самого раствора кураре, что так расхваливал Питер. И через несколько минут, действительно, кураре так все обезболил, что никакой боли я от ножа Питера и не почувствовал. А ещё через пару минут вообще вырубился напрочь.

Очнулся я уже вечером, лицо перебинтовано, все болит, особенно сильно нос. Питер заботливо подскочил ко мне, когда я охнул и выругался.

– Больше пока тебе кураре давать не могу, а то действительно, можешь отправиться в страну вечной охоты! – сказал он, – придется потерпеть. Виски будешь? Я уже и соломинку припас!

На свежем воздухе предгорья и с учетом моей прокачанной регенерации раны зажили за неделю. Тогда же я и стал собираться в дорогу.

Для остальных жителей и работников ранчо по поводу моих шрамов мы придумали историю о том, как я выбрался проветриться в город в десяти часах езды от ранчо, и там подрался на ножах. Чтобы никто не предлагал помочь мне съездить и взять реванш, в этом воображаемом бою я победил, просто противник успел мне покромсать лицо.

Время для отъезда совпало с наступлением почти полного безденежья. Таки патроны стоили много денег, а я их изводил тысячами. Питание мне обходилось почти бесплатно, учитывая, сколько дичи я набивал каждый день, и часть ее я обменивал на крупы и муку на ранчо. Семеро здоровых мужиков хотели есть мясо каждый день, так что в этом плане то, что я поселился на территории ранчо, пришлось им кстати. Иначе кому-нибудь приходилось бы отвлекаться от надзора за скотом на охоту, что могло привести к проблемам. Территория выпаса была огромной, коровы могли свалиться в какой-нибудь овраг, или их могли попросту украсть.

Когда я, тепло попрощавшись с жителями и работниками ранчо, выехал на дорогу, ведущую от него, в кармане у меня было восемь долларов и пятнадцать центов. Зато патронов было с полсотни, и я разжился и пятью палочками динамита на всякий случай. Про динамит я помнил, что его нужно беречь от сырости и ударов, поэтому каждую палочку я обернул поочередно слоями шерстяной ткани и выделанными шкурами, чтобы даже в случае падения лошади мы с ней не взорвались. С учётом многослойной упаковки сами по себе небольшие палочки динамита заняли целую сумку на левом боку лошади. И все равно, конечно, скакать с динамитом под боком было не совсем комфортно.

Город, где я встретил Питера, я миновал, не заезжая, делать мне там было нечего. А через несколько часов с облегчением нашел и нужные мне скалы, указывающие направление к тому городку, где меня так не любят. Нужно было выяснить, почему там так ко мне относятся, и принять меры, которые придут в голову, одновременно надеясь, что я угадал задумку организаторов сценария моего испытания.