У кладбищенской ограды стояла мёртвая тишина, на своём языке она настойчиво внушала мне, что всё лучшее в моей жизни уже произошло и ждать чуда не следует. Силой навязывала мысли, от которых хотелось бежать. Они отравляли ядом душу. Рыдания и вопль рвались наружу, я с трудом сдерживала крик: «За что?»

Для радости не было повода. А ведь мне в воскресенье минуло всего шестнадцать…

– Схоронили мамку вашу. Недолго она вдовствовала. Всё горевала, сердешная. Видать, батюшку вашего дюже любила, – причитала Агаша.

– Да, няня. И папенька её очень любил. - Я горько плакала.

– Вот и говорю. Теперяча они опять вместе: Андрей Гаврилович и Надежда Тимофеевна. Глядите, могилки близко-то как. А вот почему Антонина ушла? Никак в толк не возьму.

– Не знаю. Не рви ты мне душу.

– Простите, барышня. Не хотела, всё никак не привыкну, да и где мне понять. – Агаша из-под густых бровей посмотрела на меня. - А что ваш братец, почему не прибыл на похороны?

– Не знаю точно. Не отпустили, наверное. Он подневольный. После окончания учёбы служит в полку специального назначения при государе императоре. Тётушка – княгиня Софья Гавриловна – прислала короткую записку, что не поспеет проводить матушку, захворала. Приедет могилке поклониться, как состояние позволит.

– Хорошо бы. А то вы всё одна.

– Да, одна. Подамся к крёстной.

– Игуменья знает, что матушка померла?

– Нет, не успела написать ей. Всё так быстро случилось. Я и опомниться не успела.

– Поезжайте, барышня, в монастыре и душе легче станет. Отдохнуть вам надобно. Столько всего откуда ни возьмись, и всё на вас свалилось.

– Дождусь Василька и поеду.

– Помогу вам собраться в дорогу.

– Хорошо, няня, я и сама справлюсь. Устала небось.

Заберу тебя в Петербург

Василия отпустили в кратковременный отпуск, и брат нагрянул ко мне.

– Ниночка, голубушка, наконец свиделись! – Вася отдал няне вещи и бросился расцеловать меня.

– Василёк, как хорошо, что ты приехал, истосковалась без тебя! – Мы обнялись.