— На литовских рубежах везде покой.
— Пока, великий князь. На русских кордонах тоже тишина, но разве не нависла над ними смертельная угроза? Я рассказывал тебе о моем разговоре с русским воеводой Богданом и о том плане, что замыслили против Литвы московский Дмитрий с Боброком. Я тогда не поверил воеводе, а сейчас верю. Иначе для чего появился в Литве сам боярин Боброк? Зачем с ним два воза московского золота? А может, были и другие возы? Куда золото идет из Москвы? Ясно, что к друзьям Руси, а значит, врагам Литвы. Но к каким? Откуда ждать Литве удара в спину, когда ты поведешь свои войска на Русь?
Ягайло зло сверкнул глазами.
— Я завтра же прикажу усилить свои западные и северные крепости и гарнизоны. Я прикажу двинуть на границу со степью несколько конных полков. Я замкну все свои кордоны на крепкий замок. В комнате раздался дребезжащий смешок Адомаса.
— Великий князь, и в результате ты лишишься десяти тысяч своих воинов. И у тебя для похода на Русь остается только сорок тысяч. А ведь ты не обменялся с московским Дмитрием еще ни одной стрелой, ни одним ударом меча…
— Пусть так, боярин. Но и с сорока тысячами моих воинов я отвлеку на себя десятки тысяч русичей. Разве это не будет помощью Мамаю?
И тогда в голосе Адомаса зазвучал металл.
— Великий князь, ты говоришь и думаешь только об Орде и о Мамае. Ты все твердишь о помощи татарскому хану, а представляешь ли ты, чем может обернуться эта помощь для тебя самого? Ты говоришь, что на Псковщине стоят пятнадцати тысяч русичей?
воинов на востоке твои враги, великий князь, а эти двое, такие же сыновья старого Ольгерда, твоего отца, как и ты сам, — князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. И опаснее этих врагов у тебя нет никого.
Великий князь вздрогнул, его лицо исказилось ненавистью, сложенные на груди руки сжались в кулаки.
— Боярин, ни слова об этих предателях, — прохрипел он. — Ни слова, прошу тебя…
Адомас внутренне рассмеялся, он всегда рассчитывал свой удар так, чтобы тот был как можно точнее и болезненнее. Он не ошибся и сейчас. Великий князь не мог терпеть даже упоминания о своих родных братьях, православных князьях Дмитрии и Андрее Ольгердовичах, вскоре после смерти их отца, прежнего великого литовского князя Ольгерда, перешедших на службу к московскому Дмитрию и ставших князьями в Брянске и Пскове. А сколько литовских и русских князей и бояр с менее известными именами тоже откололись от Литвы, признав над собой руку великого московского князя!
Глаза Ягайлы сузились от злости, по лицу пошли красные пятна.
— Проклятые изменники, из-за зависти ко мне и моему титулу они переметнулись к московскому Дмитрию.
— Нет, великий князь, не зависть к тебе заставила их покинуть Литву и уйти к Дмитрию. Их матерью была русская княгиня, с ее молоком они впитали любовь к Руси. Они с детства выросли в православии. И если ваш отец и ты видели в Руси врага и шли на нее с мечом, то они видели в ней друга и звали к союзу с ней. Они хотели, чтобы Русь и Литва, как две сестры, стояли вместе и против ордынского грабежа на востоке, и против папского нашествия на западе.
— Я согласен, что московский Дмитрий сделал хороший ход, выставив против меня моих же братьев. Но почему я должен бояться их, а не они меня?
— Великий князь, вы все трое сыновья Ольгерда. И пусть у вас были разные матери, но вы росли и воспитывались вместе, у вас были одни и те же друзья. Сейчас эти друзья детства стали литовскими князьями и боярами, твоими воеводами и придворными. Знаешь ли ты, что творится у них в душе? Чью сторону примут они, потерпи ты хоть малейшую неудачу в своей борьбе с Русью? И тогда я не знаю, на голове какого из сыновей старого Ольгерда очутится его корона.
Ягайло промолчал и отвернулся к окну. Затем снова донесся его глуховатый голос:
— Ты прав, боярин, я согласен с тобой. И давай больше не будем бередить старые раны.
— Хорошо, великий князь. Но помни следующее. Татарский Мамай будет сражаться только с Русью и московским князем