— Чем порадуешь, сотник? — спросил у него Дорош.
— Не знаю, атаман, порадую тебя или опечалю, да только залегли басурманы в спячку, как медведи. То скакали как угорелые, а вот уже день и две ночи сидят возле одного болотца и носа оттуда не показывают. Ждут, видать.
— Говоришь, в спячку ударились? — усмехнулся Дорош и весело подмигнул Андрею. — Пускай отдыхают, нам не жалко. Навалимся все разом — ни один не уйдет. И сделаем это в самую жару, когда всякую тварь в сон клонит…
В полдень они бесшумно сняли татарский секрет, ползком подобрались к ордынскому лагерю и по команде Дороша выпустили тучу стрел.
Андрей первым ворвался в единственный небольшой шатер, стоявший на берегу, принял на щит удар сабли прыгнувшей на него из полутьмы фигуры в полосатом халате, нанес удар мечом сам. И тотчас шатер затрещал под дружным напором снаружи, в него с разбега влетели Дорош и Григорий, на входе с копьем в руках встал сотник, встретивший их в пути.
— Их мурза, — кивнул он на лежавшую в шатре неподвижную фигуру в халате. — Для него одного и шатер везли, он в нем на всех привалах один от солнца прятался. Видать, важная птица.
— Да, птица важная, гонец самого золотоордынского хана, — сказал Дорош, выпрямляясь над трупом и держа в руках пергаментный свиток. — На грамоте печать самого Мамая.
Он протянул грамоту Григорию, сконфуженно улыбнулся.
— Держи, сотник. А то я три десятка годов за спиной оставил, а в грамоте ни черта не смыслю.
Григорий бросил меч в ножны, принял от Дороша грамоту. Сорвав с нее печать, он развернул свиток. Какое-то время молча смотрел на пергамент, затем нахмурился, зло заскрипел зубами.
— Тайнопись, одна цифирь. Без ключа ничего не поймешь.
Через его плечо в свиток заглянул Андрей, недоуменно передернул плечами.
— Читаю по-русски и литовски, понимаю письмо фряжское и татарское, а такого еще не видывал. Ни одного слова, ни одной буквы, одна арифметика.
— Тайнопись это, — повторил Григорий, сворачивая пергамент. — Каждая цифирь — это буква, а вот какая — для этого ключ знать надобно.
— Боярин Боброк все знает, — уверенно сказал Дорош. — Князь Данило не
Но атаман переоценил способности Боброка. Получив грамоту и оставшись наедине с князем Данилой, Боброк долго смотрел на столбцы цифр, затем отложил пергамент в сторону.
— Что, боярин, зря охотились мы за этой писулькой? — спросил князь, кивнув на грамоту.
— Нет, князь. Знал я, что будет грамота с хитростью, и захватил с собой из Москвы одного ученого грека-схимника. Уж он действительно все тайны сущего постиг. Он и займется этой грамотой и цифирью.
— А если не осилит ордынского да литовского секрета?
— Тоже не беда. Такую же грамоту послали из Орды и рязанскому князю. А в Рязани у меня есть немало верных людей.