Выходец из волынской земли, попавшей после Батыева нашествия под власть великих литовских князей, Боброк не выдержал на своей родной земле чужого засилья и покинул ее. И после многолетних странствий нашел приют и спокойствие души на далекой московской земле, принеся туда как память о родине свое прозвище Боброк-Волынец. Скоро он стал правой рукой и незаменимым советником великого московского князя. Был он честен, умен и храбр, знал несколько языков, мог читать латинские и цесарские книги. Бывал в разных далеких землях, много видал страшного и поучительного.

Адомас поднял голову, глянул на собеседника.

— Я не верю тебе.

И снова русский воевода остался невозмутим.

— Я предвидел и это, боярин. Вот тебе подходящий случай проверить мои слова. Каждая птичка рано или поздно возвращается к своему гнезду. Я могу показать людей Боброка твоим слугам, а что делать дальше, не мне тебя учить. После того как ты решишь, можно ли мне верить, мы и продолжим наш разговор. Тебя это устраивает, боярин?

— Но ты еще не сказал, что хочешь получить за свою верную службу.

Воевода плотно сжал губы, взгляд его стал тяжелым.

— Боярин, князь Данило стар и тоже одинок, как и я. И если не станет его…

— Великий князь Литвы и я обещаем тебе это, воевода, — сразу ответил Адомас.

Он мог обещать все, что угодно. Он был уверен, что до выполнения обещаний дело никогда не дойдет, и воевода попросту не успеет воспользоваться плодами своего предательства.

— Благодарю, боярин. Скажи, где и когда ждать мне твоих людей?

— Они будут у тебя сегодня ночью. Узнаешь ты их вот по такому перстню…

Выйдя из великокняжеского цветника, воевода подошел к группе поджидавших его дружинников, вскочил в седло.

— К князю, — бросил он сотнику.

Но выехать из замка им удалось не сразу: в крепостные ворота въезжала целая кавалькада всадников. Впереди на рослом буланом жеребце восседал преисполненный важности боярин Векша. На нем был роскошный жупан, на голове золоченый шлем с султаном из перьев, на боку усыпанный самоцветами меч. По бокам боярина на белых тонконогих аргамаках ехали его два сына, молодые, статные, с лихо закрученными усами.

— Не русский боярин, а прямо аломанский князь, — презрительно заметил стоявший рядом с воеводой сотник. — Спеси-то сколько. А ведь ни умом, ни воинской доблестью боярин никогда не блистал.

— Зато его младший сын — добрый рубака, — сказал воевода. — Я дважды ходил с ним на крестоносцев. Жаль будет, если такой молодец пойдет по дорожке своего отца.

— Старший уже пошел, — сказал сотник. — Я был вместе с ним на ляшском порубежье, знаю.

Проводив глазами последние ряды конной дружины, следующей за своим боярином и его сыновьями, воевода вытянул коня плетью.

— Домой, сотник, домой. Князь Данило ждет нас.