— Оставь нас, — повернулся Адомас к слуге, и тот послушно исчез.

— Боярин, твой слуга сказал, что ты занят. Я тоже спешу и поэтому буду краток.

— Что ж, воевода, время дорого всем.

— Верно, боярин. А потому ответь мне, помнишь ли ты о моей поездке с князем Данилой и боярином Векшей в Москву?

— Помню.

— А теперь скажи, думал ли ты, что мой князь и я вернемся тогда из Москвы снова в Литву?

Адомас прекрасно помнил, как около года назад русский боярин Боброк, ближайший сподвижник великого московского князя Дмитрия, пригласил в Москву на день ангела своей жены ее литовских родственников — князя Данилу и боярина Векшу. С ними с княжеской охранной сотней ездил и стоявший сейчас против него воевода. Многие тогда думали, что князь Данило останется в Москве навсегда, но тот вернулся, чем вызвал немало пересудов. Ломал себе голову над этим и он, боярин Адомас.

— Нет, воевода, не думал. И когда вы вернулись, был удивлен.

— И, конечно, стал допытываться обо всем у боярина Векши? И что же тебе сказал этот продажный пес?

— Он сказал, что князь Данило оказался верен Литве и своему великому князю.

— И ты поверил этому?

— Нет, не поверил.

В глазах воеводы мелькнула ироническая усмешка.

— И ты был прав. Князь Данило и боярин Боброк отлично знали, что за человек Векша, и остерегались его. Но зато они не остерегались меня. И потому только четыре человека знают, зачем князь Данило ездил в Москву и почему вернулся оттуда. Это великий московский князь Дмитрий, его мудрейший советник боярин Боброк, мой князь Данило и я.

Адомас с интересом посмотрел на воеводу.

— Три сановитых державных мужа и ты, простой воин? Кто поверит в это?

Но воевода совершенно не реагировал на ядовитое замечание, его лицо оставалось спокойным и бесстрастным.

— Опасаясь боярина Векши, который ни на шаг не отставал от князя Данилы, московский Дмитрий и Боброк, переодевшись в простое платье, сами ходили ночью в опочивальню моего князя. И на страже дверей всегда стоял только я, его ближайший воевода. А ты знаешь, боярин, что для того, кто очень хочет видеть и слышать, не существует стен и дверей.

Боярин прищурился, его маленькие глазки пронизывающе уперлись в лицо воеводы.

— Слуга, подслушивающий своего хозяина, уже изменяет ему, — осторожно заметил он.