Несмотря на свою горячность, Алексей понял, что Пивоваров прав. После него старшим по званию на круче был Вася Шутов. Застенчивый, исполнительный лейтенант, Вася мог быть отличным начальником штаба, но вот обороной командовать ему было бы нелегко. Очкин действительно не имел права рисковать, будучи командиром обороны. Но кто пойдет в разведку, если не он? Пивоваров? Черношейкин? Сергиенко?
Коля Смородников! Ведь именно он, Коля Смородников, неизменно всегда ходил с ним, когда этого требовала обстановка и когда в разведку комдив посылал его, Очкина.
Алексей не мог не вспомнить одного памятного похода в расположение врага, который довелось им предпринять, еще будучи на Дону. Это было в те тяжелые для дивизии дни, когда только что погиб их любимый комдив Сологуб и когда из-за Дона не вернулся, не переправился на противоположный берег целый полк из их дивизии.
Это случилось при отходе. Одному полку там, в Донской степи, было приказано прикрывать отход остальных. Судьба полка всех волновала.
Ни один человек из него не вернулся на левый берег.
Командование дивизии поручило тогда ему, Алексею, возглавить разведку и попытаться выяснить, что же сталось с полком. Никто не верил, что сибиряки, даже оставшись в небольшом числе, могли сдаться.
Очкин и Смородников переправлялись за Дон. Возвращаясь, приносили много винтовок, противотанковых ружей, пулеметы с наших подбитых танков. Однажды, забравшись в танк, Алексей увидел зеркальце из нержавеющей уральской стали, отвинтил его, подумав: «На фронте такое зеркальце — находка, не разобьется».
О судьбе полка узнать не удавалось.
Никаких следов!
Несколько раз после этого они переправлялись и выше по Дону, но возвращались ни с чем.
Однажды рассвет застал разведчиков на той стороне Дона, когда они хотели переплыть через реку. Они заметили, что всего в нескольких десятках шагов проходит укрепленная линия обороны фашистов. Всего в десяти шагах перед ними был вход в дот. Солдаты ели арбуз. Разведчики залегли и только тут увидели страшную картину. Совсем рядом с ними, левее, у самой реки, лежали распластанные трупы. Это были они, сибиряки. Полк погиб, прижатый к самому берегу, не выпуская из рук винтовок. Весь. Видно было, что бой проходил жестокий и каждый боец погиб как герой.
Быстро поднималось солнце. Прошел час, и оно стало припекать. Смрад разлагавшихся трупов поднялся над берегом. Лежать пришлось в застывшей позе; от тяжелого напряжения все плыло перед глазами, мучила жажда. В амбразуре показалась вытянутая рука с парабеллумом. Рука двигала из стороны в сторону пистолет. Неужели заметили? Гитлеровец целился долго, а они ждали. Грохнул выстрел. Пуля врезалась в ногу Алексея.
Он не пошевельнулся, не издал звука.
В часе 60 минут, в летнем дне — 19 часов. 19 часов — это 1 140 минут и 68 400 секунд. 68 400 секунд надо было ждать, надо было терпеть. И они выдержали эти тягостные секунды и часы. Еле дождавшись темноты, сползли к реке и, прячась в темноте, долго не могли оторваться от воды.
Из этой разведки они принесли окровавленные партийные и комсомольские билеты и солдатские книжки.
Алексею никогда не доводилось прежде говорить Николаю напутствие — всегда они уходили вместе. Вместе! А вот сейчас Смородников шел в разведку без него. Со Смородниковым уходили еще трое. Они уползли в темноту, а спустя час послышались за Дворцом культуры разрывы гранат и отчаянная стрельба из автоматов.
Алексей отлично разбирался в азбуке боя. Это рвались те самые гранаты, которыми они снабдили разведчиков. Стрельба была недружной, и Очкин определил, что немцы отходят.
Наши разведчики подняли в стане врага переполох, и гитлеровцы, боясь окружения, отошли от кручи. Защитники кручи стали спешно минировать подступы к обрыву. Потом все замерло. Люди спали, обхватив автоматы, только Очкин да трое дозорных бодрствовали. Лейтенант пробрался на левый фланг, чтобы осмотреть с него весь низкий берег, уходящий к развалинам завода «Баррикады».
Он увидел, что почти на всем пятнадцатикилометровом пространстве враг вышел к Волге.
Вечером второго дня, когда стемнело, Алексей по цепочке передал вызов Смородникозу.