– Плюнь, – махнул я рукой. – Не это, так что-то другое бы вызвало приступ. Я слишком стар и болен. Даже не знаю, больше физически болен или же умственно. Иногда… я вижу тех, кого давным-давно нет в живых.

– Что ты чувствуешь в такие моменты? – спросил парень.

– Тоску… И разочарование, что это всё лишь миражи моей памяти, – честно ответил я.

– Я очень скучаю по родителям, – ответил Марко. – И мысль о том, что сколько бы я не прожил, я никогда больше их не встречу, заставляет меня плакать. Как ты говорил Этне? «Это больше не жизнь».

– Постарайся думать о том, что у тебя есть, а не о том, что ты потерял. Это отвлечёт тебя от плохих мыслей.

– Правда? Поможет?

– Ну, я так тридцать лет уже справляюсь, – хмыкнул я в ответ.

– Кажется, уже обед, – Марко посмотрел на часы. – Пойдёшь со мной?

– Не откажусь от лёгкого бульона, – согласил я.

Закрыв кабинет, мы с Марко направились в общую столовую, но остановились на главной площади Эдема, увидев скопление людей. Из-за их спин, выстроившихся в несколько рядом, до моих ушей доносились чьи-то крики и звук хлыста, рассекающий воздух.

– Что там? – напрягся я.

– Кажется, отец Севастьян наказывает провинившегося, – ответил Марко.

– Наказывает? – переспросил я.

– Мы с Этной тоже были в шоке, но поступки Севастьяна оправданы. Наказаниям подвергаются те, кто не уследил за урожаем или ещё по какой-то бытовой причине. Эдем очень сильно зависит от каждого мешка с зерном, и, чтобы приучить людей ответственно выполнять работу, отец Севастьян прибегает к порке.

– Впредь, – с одышкой произнёс священник, – будь внимателен, Фарид. Проверяй, чтобы место, куда ты кладёшь мешки с зерном, было сухим.

На коленях перед Севастьяном, державшим окровавленный хлыст, стоял мужчина. Несмотря на ужасающие раны на спине и груди, на глазах провинившегося не было слёз. Он, аки сглупившее дитя, смотрел на отца, моля о прощении.

– Именем Господа нашего, я отпускаю тебе твоё прегрешение, – произнёс Севастьян.

– Спасибо, отец! – и тут, мужчина, наконец, разрыдался. И я сомневался, что от боли. Схватив ладонь священника, он принялся покрывать её поцелуями.

По толпе разошлись одобрительные шепотки.

– Отец Севастьян милостив к каждому из нас!