— Выходит, сосед на вас наговорил? — вставил Семен.

Карповна мельком глянула на него и ответила, обращаясь ко мне:

— Ванька что угодно наговорит. Сегодня он трезвый, с похмелья мается, поэтому и тихий, как божий одуванчик, а выпьет — покою от него нет… Дружба наша с Олегом простая: он пьет, я бутылки сдаю. Гости у него часто бывают, коньячком балуются, армянским. Иной раз за вечер пять-шесть бутылок высадят.

— Почему же он сам бутылки не сдает? — спросил Снегирев.

— Брезгует, не желает унижаться, — ответила Карповна и поджала губы, а потом, помолчав, задала вопрос, который, видимо, ее интересовал с момента нашего прихода: — Вам-то он зачем понадобился? Проворовался, поди?

Я ответил вопросом:

— Почему вы так решили?

— Так он же экспедитором в кафе работает…

— Ну и что? — наивным тоном поинтересовался Снегирев.

— А то! На зарплату так коньяки не глушат, — не глядя на Семена, сердито ответила хозяйка. — Видать, другие доходы есть.

— С кем же он пьянствует? — миролюбиво сказал я.

— А не поймешь с кем, — проворчала Карповна. — То ли мужики, то ли бабы… Все в штанах одинаковых, жинсы называются. Молодые все, сами знаете, какая она, молодежь…

— Скажите, — обратился к ней Снегирев, — а мужчины со свертками или с чемоданами к нему не приходили?

Я посмотрел на Семена. Вот что значит ОБХСС, все свое выясняет.

— Были и с чемоданами, — кивнула мне хозяйка, — всякие были.

Я все еще не был уверен, что погибший и Никольский одно и то же лицо, и поэтому спросил:

— Может, у кого-нибудь из соседей есть фотография Олега.

— Откуда? Он с ними не сильно якшается. Богатый больно, — съехидничала Карповна. — Две машины…

— Как две? — переспросил Семен.

— А так, — объяснила мне хозяйка. — Одна — красная, настоящая, а другая — на пальце. Так сам Олег говорит… Это перстень у него такой большущий, золотой, с камнями.