— Тебе ли говорить об этом? — недоверчиво фыркнула. — Ведь ты сдался, перестал бороться, раз оказался здесь в таком юном возрасте, — бросила сгоряча, но сразу пожалела о сказанном.

— Дело не в моем желании, — охладев, отчеканил тот. — Мне не дали ни единой возможности.

— Извини меня, — всхлипнула я, чувствуя, как комок подкатил к горлу и уже готовы сорваться слезы.

— Шшш, — успокаивающе протянул и добавил ангел. — Я не злюсь на тебя. Хочешь расскажу, как все было?

— Нет, — покачала головой, понимая, что трагедий с меня на сегодня достаточно. — Лучше расскажи о делах сердечных. Ты когда-нибудь любил? — с интересом заглянула в лучистые ясные очи, которые заискрились еще ярче, видимо, под воздействием невольно нахлынувших воспоминаний.

— Ее звали Любомилой, — произнес мечтательно и нежно.

— Красивое имя, — восхитилась необычностью.

— Идеальное, — заключил блондин и добавил. — Оно стало моим ярким лучиком, тем, что мне было действительно любо и мило на белом свете. А каждая невзгода казалась легче, когда озарялась мыслями о моей милой девочке.

— Кем была твоя возлюбленная?

— Той, которую любить нельзя, тем-более такому холопу, как я. А ведь все могло сложиться куда проще, воспылай мое сердце страстью к простой девке. Тогда бы мы сыграли свадебку, обзавелись детьми и вместе с женой безропотно снесли все тяготы, взваленные на наши плечи. Но вопреки разуму и здравому смыслу моя душа отказалась от пути, предначертанного свыше, подчинившись навязчивому стремлению завладеть расположением боярской дочери Любомилы Ивановны.

Наше знакомство состоялось, как несложно догадаться, на конюшне. Оказалось, что юное чадо имеет навязчивую идею, покормить самолично всю живность, водящуюся в имении. Когда куры, гуси, голуби, местные собаки и кошки ей наскучили, она решила перейти на животину покрупнее, — губы Дмитрия растянулись в улыбке. — Но в силу малого возраста ей строго-настрого запрещалось посещать подсобные помещения, то бишь загоны, кузницы, склады, кухни во избежание несчастных случаев. А так как хозяйское сокровище обладало непокорным нравом, непоседливостью и любознательностью — предупреждение травм было нелишним. Но увещевания и запреты разжигали бурный протест в детском сознании. И вздорная егоза с завидной регулярностью убегала от теток, вызывая сотни проклятий на свою голову. И вот однажды пятилетняя Любомила, ловко ускользнув из-под ослабшего надзора, прокралась на конюшню и юркнула в стойло самого грозного коня во всем табуне, который немедленно высказал рьяное недовольство, зафыркав и затоптавшись на месте. Я, почуяв неладное, ринулся на помощь и вовремя… Девочка уже тянулась к морде скакуна. В маленький детский кулачек было зажато ароматно пахнущее яблоко. Огромные зубы животного громко клацнули, так как я своевременно отдернул руку малышки в сторону. И если бы допустил хоть минуту промедления, то животное непременно оттяпало неразумному созданию пальцы. Но как говорится: "Не делай добра, не получишь зла". Спасенная совершенно не поняла намерения помочь и налетела на меня с кулаками, как фурия. Я терпел так долго, как мог острые тычки и удары, но когда драчунья зарядила мне между ребер, отчего сбилось дыхание и резкая боль раскатилась по всему телу, устрашающе рыкнул и повалил ее на сено, уселся верхом и припечатал тоненькие ручки к земле.

"Да успокойся ты!": прохрипел, пытаясь отдышаться.

"Все расскажу батюшке!": прошипела девчонка, но тут же умолкла, вперившись взглядом в мои глаза.

С тех пор она была частым незваным, но желанным гостем на конюшнях. Мы проводили непозволительно много времени вдвоем. Когда я ремонтировал упряжь, она вертелась рядом, рассказывая о последних новостях, тайно подслушанных где-то. В момент выгула лошадей я странным образом встречал ее на лугу с корзинкой съестных припасов, бережно прикрытых льняной салфеткой. А однажды… — он смущенно замолчал, но прочитав на моем лице неподдельный интерес и нетерпение, продолжил. — Я замер, затаившись в ивняке, бесстыдно наблюдая, как девушка выходит из реки, рассеивая мерцающие брызги, которые переливались в свете луны. Тонкая рубашка промокла насквозь, вырисовывая контуры точеного девичьего тела. В тот миг я забыл, как дышать. Внутри разгорелся пожар. Слушая сбивчивый ритм сердца, прижался к шершавому стволу дерева и прикрыл веки, надеясь, что она меня не заметит. Но, как назло, кони беспокойно зафыркали, желая побыстрее приблизиться к воде, выдав тем самым меня с потрохами. И вот желанное видение предстало передо мной. Ее влажная ладонь прошлась по моей щеке, руки обвили шею, гибкий стан прильнул, лаская нежным едва ощущаемым прикосновением…

С тех пор все усложнилось во сто крат. Я любил ее бездумно, беспечно, бесконечно, невыносимо, мучительно. Каждая, рожденная лунной ночью или красным днем, дума о ней отзывалась сладкой мукой. Я болезненно желал близости, но не позволил себе большего, чем мечтать о прекрасной русалке. А она делала все вопреки, невольно пытаясь растопить во мне пламя еще жарче.

Я, в свою очередь, безрезультатно пытался скрыть, возникшие сильные, чувства. Но когда в душе бушует любовная лихорадка, нет ни единой возможности ее утаить. Но мои эмоции, как оказалось, позже, это полбеды! Настоящий взрыв последовал после того, как Любомила заявила своему папеньке, что не пойдет замуж за названного жениха, так как любит другого. А кто этот другой выяснить оказалось проще простого, потому как пронырливые тетки и кумушки, ходившие за Любомилой хвостиком, уже давно прознали о наших встречах и при первой возможности доложили Морозову об этом.

Боярской ярости не было предела. Он рвал и метал все, что попадалось ему на пути. Наказал приказчикам притащить меня к парадному крыльцу поместья и привязать к столбу. Когда с меня сорвали рубаху, то несколько раз вдарили под бока. Отдышавшись, и стерпев боль, я было подумал, что этим и ограничатся, но не тут-то было. Искоса глянув, уловил боковым зрением, как барин, закатав рукава по локоть, самолично взял в руки плеть. И тут же пришло осознание — это конец! Но он не был бы столь тяжел, не смотри на мою казнь Любомила. Ее приволокли во двор заплаканную, сопротивляющуюся и заставили смотреть на все это бесчинство.

Мой разум тут же помутнел от злости.

Послышался свист. Длинный хвост разрезал пустоту и с остервенением вгрызся в плоть, вкусив молодой крови. Зубы стиснулись, кулаки сжались. Спина изнывала от полученных ран, но я не подал виду, лишь беззвучно выпустил струйку воздуха из легких. Еще один взмах хлыстом и крик Любомилы смешались воедино. А дальше…

Каждый последующий всхлип знаменовался новым ударом. Через некоторое время жестоких пыток я просто перестал что-либо чувствовать. Но каждый вопль любимой клеймил мое сердце праведным гневом и невероятной жалостью, обращенной к девушке. Именно так и тогда, со мной все было кончено.