Тихо, спокойно, беззаботно жили мы в тихом углу Петербурга, близ Невы, через которую нам приходилось переходить ежедневно, чтобы попасть в наш плавучий "ресторан". Кормили нас ежедневно щами и кашей, но это нас не трогало, у нас были другие заботы. Мы тогда ни о чем и ни о ком не думали, а всецело были поглощены своей алгеброй, геометрией, латынью и так далее. Мы даже газет не читали. Лишь однажды наше "мирное житие" прервал несколько экстравагантный случай. Вернувшись домой из нашего "ресторана", мы были поражены резким запахом духов в комнате. Мы посмотрели друг на друга, как бы спрашивая, что сие значит, откуда, кто? Обратившись к швейцару, мы получили разъяснение.
— Да, была барышня и просила Вас, — указал швейцар на Трумпельдора, — зайти завтра в 10 часов утра по этому адресу, — и он подал ему визитную карточку. Надпись на карточке гласила: "Княжна Гагарина". Назавтра Трумпельдор, приодевшись почище, но в своей неизменной бурке, отправился к княжне. Через несколько часов он вернулся домой и рассказал, что княжна предложила ему поступить в один из Петербургских полков адъютантом с тем, что его произведут в поручики и вообще откроют широкий путь для военной карьеры, вплоть до военной академии, если он того пожелает. При этом, очевидно, ему был сделан намек, что ему придется в этом случае переменить свою веру. Но Трумпельдор, поблагодарив ее за внимание, отклонил ее предложение, объяснив, что он далек от военного дела. При прощании княжна, однако, заверила его, что она всегда готова быть ему полезной. Трумпельдор еще раз поблагодарил ее, и они расстались. Больше он не встречался с княжной и к ее услугам не прибегал. Его жизнь экстерна пошла своим чередом. Об этом эпизоде своей жизни он никогда даже не вспоминал и не любил рассказывать. Ему было как-то даже странно думать об этом: он, стремившийся к науке, к труду, к Палестине, и вдруг — поручик, адъютант, офицер академии... Нет, не стоит и думать об этом, жаль только, что потерял из-за этого полдня...
Весною 1907 года Трумпельдор выдержал экзамен на аттестат зрелости. Получив свидетельство и подав бумаги в Петербургский университет, на юридический факультет, он уехал в Пятигорск, где всё лето отдыхал.
Трумпельдор-студент повел совсем иную жизнь. Экстерном он был отшельником, никого не желал видеть, ни о чем не хотел думать, кроме как о математических формулах или латинских переводах. Студентом же он воскресает опять к жизни и к кипучей деятельности. Общительный по природе, он имеет огромный круг знакомых и много поклонников. Всяким жизненным явлением он интересуется, как, бывало, интересовался в старое доброе время. На всё у него хватало времени: занимался дома, посещал лекции в университете, не пропускал ни одного доклада и реферата в университетских кружках, читал по разным отраслям знания. Он, как губка, впитывал в себя всё новое. При этом ему приходилось еще и давать уроки, чтобы добывать средства к существованию. Трумпельдор поступил в университет к зиме 1907— 1908 года, и мы съехались в Петербурге. Поселился он на Васильевском острове, на 5-й линии, но не один, а образовал "коммуну". Сняты были три комнаты в одной квартире, и жильцы этих трех комнат, в числе 7 человек, были членами "коммуны". "Коммуна" эта ставила себе задачей: вместе вести домашнее хозяйство, а по вечерам устраивать чтения разных авторов по разным вопросам для саморазвития. Саморазвитие сводилось тогда исключительно к изучению социальных вопросов. Каждый вечер собиралось в этой "коммуне" много студентов и курсисток. Тут были сионисты и антисионисты, социал-демократы обоих толков: меньшевики и большевики, эсеры, кадеты, бундовцы и сеймовцы, индивидуалисты и общественники и прочее, и прочее. Споры шли на самые различные темы. Маркс являлся "властителем дум" этих вечеров. Его обсуждали на все лады, читали его в полном виде и в изложении. Среди членов и посетителей "коммуны" были ортодоксальные марксисты и крайние противники теории Маркса. Сам же Трумпельдор не был марксистом, но не был и противником. Он всегда высказывал свое собственное мнение, которое многих "истов" злило, приводило в бешенство, ибо каждый из них хотел, чтобы "товарищ Ося" мыслил, как он, как его партия. Но Трумпельдор имел свой собственный подход ко всему, свою логику и свой резко выраженный индивидуальный взгляд. Он во многом критически относился к учению Маркса и к его прогнозам. Маркс, по его мнению, допустил грубую ошибку в отношении России и российского рабочего класса; он легкомысленно высказал также мнение о еврейском народе, осудил его и охарактеризовал самым отрицательным образом.
В этот период Трумпельдор много читал. На его столе можно было найти самых разнообразных авторов по социальному вопросу. Но больше всего он в то время увлекался утопиями. Утопия Этьена Кабэ "Икария"68 была его настольной книгой. Из научных университетских кружков он посещал кружки профессоров Петражицкого69 и Туган-Барановского.70 Из них любимым его профессором был Туган-Барановский, развивший в своих лекциях оригинальную "трудовую теорию", противоположную марксовой. Таким образом прошел для Трумпельдора первый университетский год.
После летних каникул мы с ним вернулись в Петербург. Трумпельдор тогда уже отказался от жительства в "коммуне" и поселился в центре. Не имея средств к существованию, он поступил в частную контору М.Персица на 50 рублей в месяц в качестве писца. Им были довольны за его аккуратность, пунктуальность и добросовестное отношение к своим обязанностям. Целый день работал он в конторе, а вечером занимался, читал и что-то писал, работая часто до поздней ночи. Раз в неделю посещал он литературный кружок студентов при университете. К весне он отказался от службы в конторе, чтобы сдать зачеты по университетским предметам.
В течение следующего учебного года, 1909-1910, Трумпельдор начинает отставать от общих вопросов и приближаться к интересам специально еврейской жизни. Часто можно было видеть его на докладах еврейского литературного общества на Офицерской ул. 42, в этом центре еврейской общественности Петербурга. Этот год проходит для Трумпельдора в кипучей работе. Как он раньше много читал по общим вопросам, так он и теперь запоем работал по еврейскому вопросу и палестиноведению. И всё чаще начинает он задумываться над своей старой, но для него вечно новой, идеей: о создании в Палестине ряда трудовых колоний с целью указать новый путь еврейским массам в области колонизации своей родины. К этому времени его идею разделяло уже несколько десятков юношей и девушек, и они вместе решают созвать съезд сочувствующих. Срок созыва съезда был назначен на август 1911 года, местом съезда намечен город Ромны Полтавской губернии, так как там имелось наибольшее число сочувствующих этим планам. На съезде присутствовали 8 человек; из них только один уже побывал в Палестине и собирался туда опять. Съезд принял основные положения группы, которая стала называться "Группа для устройства трудовых колоний в Палестине". Трумпельдор предложил, чтобы сразу были устроены две колонии, одна — в Палестине, а другая — в России. Российская колония должна служить учебной фермой для будущих товарищей. В Палестину эти товарищи должны прийти уже подготовленными к сельскохозяйственной работе. В российской колонии каждый, желающий вступить в ряды группы, сможет испробовать свои силы, так как от всех товарищей требуется ведь личный физический труд. Такая колония в России будет также источником дохода, и, благодаря ей, можно будет вербовать новых товарищей.
Этот план Трумпельдора вызывал возражения, но ему, после долгих споров и дебатов, уступили с условием, однако, что он должен поехать в Палестину устраивать первую группу. Он согласился. На съезде решено было немедленно приступить к работе. Было избрано исполнительное бюро с местопребыванием в Петербурге; во главе его стоял Трумпельдор. Он развил большую работу, завязал сношения со многими городами и местечками и энергично вербовал товарищей.
В своих письмах к "тяготеющих", так он называл тех, кто считался кандидатом в товарищи группы, Трумпельдор тогда писал: "Их было 8. Они съехались в маленьком городке черты еврейской оседлости и четыре дня подряд, с утра до позднего вечера, обсуждали "основы и цели". Все они чувствовали висящий над еврейством двойной гнет: национальный и социальный, и все хотели найти выход сразу из этого двойного гнета. Им казалось и кажется, что этот выход найден. Они решили, что устройством трудовых колоний в Палестине можно избавиться от двойного гнета. В трудовые колонии пойдут те многие евреи, которые не могут, при обыкновенных условиях, переселиться в Палестину. При обыкновенных условиях для самостоятельного устройства в Палестине необходимо, в среднем, 5000 рублей на семью, а устраиваться же рабочим, при конкуренции рабочих-арабов, трудно, почти невозможно. Для вступления же в трудовую колонию требуется внесение пая в 250 рублей — сумма, которую часто нетрудно внести и малосостоятельному. Несмотря на такой незначительный сравнительно пай, можно надеяться, что жизнь в колонии сразу и экономически, и духовно будет поставлена в хорошие условия. Это у инициативной группы — на первом плане. Не то, чтобы они сами боялись или были не способны на жертвы, но они хотят указать дорогу, которая оказалась бы пригодной для широких масс, обыкновенно не жертвоспособных. В трудовой колонии каждому обеспечено помещение, пища и простая, по возможности, изящная и практичная одежда. Конечно, в начале, когда будут производиться опыты с колонией, возможны неудачи. Посему в первую колонию инициативная группа будет с большою осторожностью вербовать новых товарищей. Для первой колонии нужны стойкие люди, не падающие духом при первой неудаче. И они найдутся. Найдутся потому, что еврейская молодежь не менее дееспособна и самоотверженна, чем молодежь других наций. Пример "билуйцев" и многих других убеждает в этом. Нужно еще, чтобы входящие в авангард умели работать, чтобы они были знакомы с земледелием, различными профессиями и ремеслами. Пока таких, в общем, немного. Кроме восьми, бывших на съезде, имеются еще четыре. Всего 12 человек. Правда, мало? Но разве маленький ручеек не превращается часто в большую и мощную реку?"
В другом месте он писал о том же деле: "Самое большое, самое важное, что беспокоит меня, это — найдутся ли еврейские женщины, способные к жизни в колонии? Еврейские женщины еще больше, чем мужчины, ушли от трудовой жизни при земле. И, кроме того, чужие виноградники привыкли стеречь дочери Сиона в темные долгие ночи. Но, верю, и дочери Сиона придут к своим виноградникам. Придут..."
Главную мысль свою — об устройстве в Палестине трудовых колоний, он излагает в статье под названием "Новый Путь", которую он намеревался напечатать до того, как выпустит по этому вопросу обстоятельный труд. К этому труду он готовился годами, упорно и настойчиво. Он изучал сочинения древних, средневековых и современных утопистов. Для этой же цели он посетил многие колонии толстовского типа на Кавказе и в Воронежской губернии, знакомился с кооперацией во всех странах и изучил историю Палестинской колонизации. Он готовился даже представить по этому предмету работу в университет для получения диплома первой степени.
Эта статья "Новый Путь"71 не увидела света по многим причинам: во-первых, за неимением редакции, которая согласилась бы печатать чужие мысли; во-вторых, из-за того, что вскорости после этого Трумпельдор уехал в Палестину и сделался там простым рабочим, батраком, не думая, конечно, о статьях. Но эта статья очень характерна для него, и мы считаем нужным, чтобы хотя бы теперь, после его смерти, знали о том, с какими намерениями приехал этот студент-юрист в Палестину и к чему он стремился. Мы приводим эту статью почти целиком в конце, в приложении; здесь мы даем только конец ее, где сообщаются фактические сведения об организуемой им группе:
"В заключение можно сообщить кое-что о группе, уже создавшейся и работающей в этом направлении. Группа эта на своем знамени написала: "Освобождение от национального и социального гнета". Теперь число товарищей доходит, не считая "тяготеющих", до 26, на них 7 — женщин и 19 — мужчин. Новые товарищи вербуются крайне осмотрительно; первое требование — уживчивость, второе — работоспособность. Так как заранее трудно решить вопрос даже относительно своей собственной уживчивости и работоспособности, то многие товарищи заявляют, что, как только выяснится их неработоспособность или неуживчивость, они сами уйдут из колонии, не желая быть ей в тягость. Пять товарищей работают в Палестине "на земле", в качестве наемных рабочих; это — авангард группы. Установлен пай в 250 рублей, но принимают товарищей и без пая, раз те удовлетворяют всем остальным требованиям. Возможно, что группа начнет дело осенью 1912 года. Вот некоторые основные положения, касающиеся будущего внутреннего распорядка колонии: Равноценность труда физического и умственного, приятного и неприятного. Отрицательное отношение к наемному труду. Физический труд в колонии обязателен для каждого. Полнейшая терпимость к верованиям и убеждениям товарищей. Орудия производства должны быть общею собственностью. Распределение продуктов производства должно производиться так: предметы первой необходимости (помещение, пища, необходимая одежда) по потребностям; часть идет на общекультурные потребности, на погашение долгов и прочее и прочее, все остальное делится поровну между всеми членами колонии..."
VIII. В Палестине. "Коммуна". Создание "Гехолуц"
Начать дело осенью 1912 года, как полагал Трумпельдор, не было возможности. Действительность оказалась сложнее планов Трумпельдора. Больше всего он боялся неуживчивости, и именно этим он был побит при первой попытке претворить свои идеи в жизнь. Группа, во главе с ним уехавшая осенью 1912 года в Палестину и поступившая в колонию "Мигдал" работать на артельных началах, не ужилась. Число ее участников достигало в начале 15. Двое из них вскоре умерли (один — от воспаления легких, а другой покончил с собою). В артели, кроме того, пошли неурядицы. Немалым поводом к неурядицам служило присутствие в артели женского элемента. И к концу рабочего года группа разбрелась: кто — по Палестине, кто вернулся в Россию... В конце концов, Трумпельдор остался одинок. С некоторыми из этой артели Трумпельдор сохранил доброжелательные отношения, с другими порвал совершенно. И на второй год своей работы в Палестине, после того, как он побывал на Венском сионистском конгрессе, он поступает в качестве рабочего в Деганию, один, без группы. Здесь и застала его европейская война 1914 года, вынудившая его, как и многих других, покинуть страну.
Трумпельдор поехал в Палестину после сдачи всех государственных экзаменов в университете. Два раза пришлось ему подвергнуться испытанию: осенью 1911 года он держал государственные экзамены экстерном, потому что до этого был исключен из университета "за политику", но не выдержал по церковному праву; весною 1912 года он вторично держал экзамен и получил диплом. Уезжал он в Палестину с большими планами и надеждами, и казалось ему, что группа для начала дела подобрана тщательно, и что именно ей, этой группе, удастся начать то, к чему он стремится, но жизнь разбила его мечты. Эта неудача тяжело отозвалась на нем, но не сломила его бодрости и веры. Летом 1914 года, когда я его застал работающим в Дегании, он носился с новыми планами, вербовал новых товарищей, ждал приезда из России новых друзей, думал на праздники Сукот72 отправиться на прогулку по стране с целью облюбовать место для самостоятельного устройства колонии. Война этому помешала.
Члены Мигдалской группы служили на ферме в качестве наемных рабочих. Свою внутреннюю жизнь они пытались вести коммунально. Кухня у них была общая, касса — тоже. Они как бы усваивали правила жизни будущей колонии. Вначале дело шло гладко, славно, письма Трумпельдора и других были полны энтузиазма, подавали надежды на хорошую будущность. Но не прошло и пары месяцев, как все резко изменилось. Многие из товарищей вовсе перестали писать нам, петербуржцам, а в письмах Трумпельдора начали проскальзывать ноты разочарования, попадались фразы о том, что некоторые из товарищей, по-видимому, не так себе представляли совместную жизнь...
С Венского конгресса,73 где он без успеха домогался поддержки своих планов, Трумпельдор поехал в Россию. А хотел он добиться в Вене от руководящих сионистских кругов лишь одного: чтобы была дана гарантия, что колония "Мигдал" всегда будет пользоваться еврейским трудом.
Приехав в Петербург, он, прежде всего, повидался с тамошними товарищами, сообщил им о делах Мигдалской группы. Затем он сделал турне по городам и местечкам Северо-Западного края, где вербовал новых товарищей для трудовых артелей. Посещения и выступления его производили всюду большое впечатление, но существенной пользы не принесли, так как все это носило теоретический характер, да и он сам тогда не очень уже надеялся на большую пользу для дела.
Но, как сказано было выше, Трумпельдор не отказался от самой идеи "трудовых артелей". Идею таких артелей он кладет в основу созданной им позже трудовой организации "Гехолуц". И чтобы эта последовательность мысли была ясна для нас, мы решаемся нарушить ход рассказа о жизни и деятельности Трумпельдора и считаем уместным привести основные положения организации "Гехолуц", как их понимал Трумпельдор и как он их лично редактировал.