«Груз номер один. Под перроном», — назначил Алексей, и груда рюкзаков тотчас пропала, словно их здесь никогда и не было.

— И правда, впечатляет… Ну что, пошли, братка? — тихо сказал Алексей и махнул рукой, указывая направление. И они двинулись вдоль искореженной электрички, горностай вприпрыжку, а человек на четвереньках. Первые же прошедшие вагоны надежды не прибавили, прохода наверх пока не наблюдалась — разве что для горностая. Зато шустрый разведчик почти сразу показал свою пользу. Алексей вдруг заметил, что Всполох стремглав бежит к нему, а в зубах зажата белая бумажка.

— Ба! Да это же билет. — Расправил, посмотрел, несмотря на пробитые дырки от зубов и плохое освещение, кое-что разобрать все же представлялось возможным. И это были две надписи, отпечатанные крупным шрифтом. Балтийский вокзал, а строкой ниже Новый Петергоф. — Я в Питере, — сказал Алексей, четко понимая, куда попал.

А уже через несколько минут Всполох нашел-таки выход наружу почти в самом конце перрона. Головной вагон с кабиной управления как более тяжелый снес своим весом часть перрона. И, видимо, только опоры железобетонной конструкции удержали его от полного опрокидывания, хотя он и так лежал почти на боку. Опасно, конечно, но пришлось подлезать под эту многотонную махину, чтобы проникнуть в первый головной. Что удивительно, оказалось, что все противоположные окна, теперь находящиеся сверху, были целы. Первое, что сделал Алексей, — это вскочил на ноги, и тут же пришло понимание, что ранее почти невозможное произошло само собой, да так легко, что Фениксу даже не поверилось. И он, находясь под сильным впечатлением, подпрыгнул несколько раз, спокойно доставая рукой до стекла.

— Жесть! — закусив губу, дабы не закричать, произнес Алексей, лихорадочно спуская штаны.

Ноги как ноги. В общем-то, статистически нормальные мужские ноги, без чрезмерной волосатости. Но для Алексея это было сродни чуду, и он пошептал:

— Вот что восемь очков животворящих, вбитых в ловкость, делают.

Осмотрелся, привлек внимание длинный сверток, подобрал и увидел, что это латунный карниз, скорей всего, для ванной комнаты.

«Самое то», — обрадовался Алексей.

Вынести ближайшее окно не составило труда. Тщательно очистив проем от остатков стекла тем же латунным приспособлением, он разогнался и, оттолкнувшись от кресла, зацепился за обрезиненный край. От возможности таких выкрутасов внутри все пело.

Выбрался, осмотрелся и ужаснулся, аж дыхание сперло, пришлось присесть, дабы не упасть. Скулы свело, а на глаза навернулись слезы. Полдень, обычное для северной столицы время. Низкие перистые облака на летнем лазоревом небе, а кругом страшные руины и столбы черного дыма. Огромная арочная крыша Балтийского вокзала вырвана и завалена в близлежащую реку, обрамленную в гранит, мутная вода уже бежит по набережной. Где-то впереди примерно в двух кварталах трещал и бушевал большой пожар. Но шумел не только костер, что-то происходило и за спиной молодого парня. Посмотреть, что это, не было никакой возможности из-за страшного завала и огромного рекламного щита Volkswagen, стоявшего ребром на этом самом завале. Тут на него и навалилось, будто железобетонная плита, окончательное осознание того, что человечество, словно хрустальная ваза, вдребезги разбито. Все сметено и выброшено, а в остатке всего лишь мизерный осколочек, почти случайно попавший меж половиц мироздания. И то оставленный лишь ради прихоти и зрелища.

Вспомнились Лулу, друзья, знакомые, представилось, сколько здесь всегда было народу, а теперь пустота и треск пожарищ. Алексей закусил рукав и зарыдал, прижимая к себе горностая.