Стюарт вернулся к нам с видом триумфатора.

— А, вроде, и не выпил еще! — похлопал его по плечу старпом.

— Ничего, парни, сейчас масть пойдет! Почувствуете радушие и гостеприимство нашего народа! — залпом проглотив свой дринк, пообещал Стюарт.

Действительно, когда мы попытались заказать в баре по еще одному доброму напитку, барменша, совсем молодая девчонка, загадочно улыбнувшись, налила нам добавку, решительно отказалась от денег:

— За счет заведения, парни!

— Этак, мы здесь весь бар отдегустируем, — ухмыльнулся Саша. И тут же был увлечен на танец женщиной приятной наружности килограмм под сто пятьдесят весом.

Звучала знакомая приятная во всех отношениях музыка, народ, не делая скидок на половую принадлежность, старательно наливался алкоголем. Мы с легкой руки Стюарта, вернее, благодаря его меткому языку, сделались желанными, как собутыльники — нас угощали наперебой. Я деликатно потягивал свой любимый «Тичерс», смешанный с имбирным пивом, заедая прилагающимися крохотными шоколадками. Саша же, откликнувшийся на влияние толпы, показывал, как русские могут пить водку, заедая ее солеными огурцами. Но, так как про подобные яства валлийский народ имеет самые смутные понятия, то роль ароматных хрустящих огурчиков взял на себя напиток, ошибочно принятый нами за энергетический. И кто же его только подсунул! Позднее, при детальном ознакомлении, он оказался крепким пивом с красным быком на этикетке.

Вечер был в самом разгаре, мы общались с незнакомыми людьми, улыбались им, жали руки, танцевали лихие танцы, распоясавшись настолько, что азартно выделывали коленца «Ривер Данса». Мы — это я и Стюарт. Саша же был вдалеке от нас. Он по-гусарски основательно устроился в компании из четырех вполне симпатичных особ, поражая их воображение рассказами о суровой прелести русской зимы. Мы уже намеревались пойти к ним представляться, когда старпом, поддерживая за локоток рдеющую Наоми Кэмпбелл (такое бывает?) приблизился к нам.

— Моя женщина! — сказал он и с полуприкрытыми веками попытался посмотреть на свою спутницу. Потом добавил:

— Ах!

И осенним листом осыпался на пол. Правда при этом он успел еще лицом зарыться в изящную грудь так и оставшейся для нас незнакомой бабцы. Может, он намеревался на прощанье укусить ее, но безуспешно. С блаженной улыбкой он растянулся у нас под ногами. Наоми моментально испарилась.

Стюарт не удивился, он допил свой стопарик и обратился ко мне:

— А ведь так все хорошо начиналось! Что прикажешь делать теперь?

Я тоже закончил свой фужер и вздохнул:

— Потащили его в нумера. Не оставлять же здесь. Еще рубашечку испачкают, если наступят ненароком.

В принципе ничего страшного не произошло, в понятии нас, победителей над фашизмом: ну, нажрались, товарищ — с кем не бывает, сейчас соратники и сподвижники подхватят под локотки и вытащат на свежий воздух, отведут в люлю, подставят тазик — отдыхай, кореш!

Но эту точку зрения не разделял местный двухсоткилограммовый вышибала. Он, сволочь, дождался, когда мы с невероятными усилиями вытащили совсем нелегкого старпома на пустынную улицу, и материализовался перед нами во всей своей красе.

Сашу к моменту выноса из помещения уже активно выворачивало наизнанку, он содрогался в конвульсиях и становился очень скользким, поэтому мы со Стюартом периодически менялись местами: с ног к голове и наоборот. Однако, как бы мы ни пытались поаккуратней цеплять старпома за одежду, все равно несколько испачкались. Положили нашу ношу на булыжную мостовую и начали вытираться подручными средствами. В качестве таковых выступил свирепый в своем человеколюбии пузатый субъект в фирменной рубашке с указателем на ней «Европа».

Он, широко расставив ноги, замер в позе эсэсовца над телом нашего друга. И, что характерно, при этом развел нас со Стюартом на расстояние вытянутых рук — пошли вон, шченки! Я угрюмо уставился на него, не совсем понимая, что ж такого собирается учинить этот гибрид двухсотлитровой пивной бочки, Анджелы Дэвис и Минотавра? А Стюарт вовсю веселился: и так уцепится за одежду воротчика, и этак. Приглядевшись, я понял: «Да он же вытирается!» Пример достойный подражания, правда вышибала невесть что о себе возомнил, потому что по рации затребовал подмогу.

Закончив вытирание, Стюарт твердым голосом потребовал, чтобы нам вернули тело для последующей транспортировки его домой. Как же я удивился, когда вышибала ответил категоричным отказом, излив на нас, ни в чем не повинных, столько ужасных непристойностей и бранных слов! Пока я пытался перевести все эти перлы в своей голове на русский язык, Стюарт, нехорошо сощурившись, поинтересовался: