— Ну хотя бы то радует, что не насовсем.

— И еще одно… не хотел говорить, но вываливать, так уж все кучей — полчаса назад иду это я по парку, а там значит возле пруда сидит твоя Анюта на лавочке и с Вовчиком обнимается…

— А вот это уже совсем интересно. В каком месте-то точно?

— Слева, если отсюда смотреть, там где тир.

— Хорошо, пойду поговорю с обоими.

— Да, и чего там с твоим райкомовцем-то, расскажи.

— Выбыл из строя недели на две, операция на сердце. А ключи не давай никому конечно, официальную бумагу принесут, тогда поговорим.

— Стой, еще одна новость…

— Ну вываливай, добивай уж…

— Хорошая новость, что ты сразу — короче вовкиного папашу железно привязали к убийству, один отпечаток на ноже вроде как его оказался, и еще у него нашли какую-то вещь Игорька, портсигар что ли, так что ты теперь совсем вне всяких подозрений.

Ну спасибо тебе, друг синяк, выручил… жалко что ты последний.

— Ладно, пойду до пруда прогуляюсь.

Скамейку эту я довольно быстро нашел — да, действительно между прудиком и тиром, из которого доносились редкие выстрелы, тихо-мирно сидела значит моя Анюточка рядышком с Вовчиком, причем обнявшись сидела. И о чем-то весьма оживленно беседовала, посмеиваясь… со мной она себя что-то совсем не так вела.

— Аня, — сказал я, подойдя к скамеечке (Вовчик аж в лице изменился), — можно тебя на пару слов.

— Почему же нельзя, можно конечно. Говори, у меня от Вовы секретов нет.

Вовчик дернулся было уйти, потом в обратную сторону, потом таки встал и со словами «Я лучше в тире пока постреляю» ушел в ту сторону. Я сел рядом с Анютой.

— Ну и что все это значит, Анечка? — тихо спросил я.

— Это значит, что раз тебе лучше с Инночкой, то и я могу считать себя свободной.

— При чем тут Инна? — удивился я.

— А кто голышом с ней купался, Пушкин?