А также чтобы бросить пить, нюхать клей и догоняться амфетаминами, как когда-то сказал великий Стив Маккроски. Сами посудите — с утра меня опять таскали в ментовку, на очную ставку с вовкиным папашей. Папаша не мычал и не телился, пребывая в глубоком абстинентном синдроме, пришлось мне отдуваться за двоих — рассказал про драку все, как было, чего тут утаивать-то, тем более, что там свидетелей по бокам сидело выше крыши. Мой рассказ аккуратно запротоколировали, после чего сказали быть свободным. Пока. А на вопрос, что там с подпиской о невыезде, добавили, что все с ней хорошо, невыездной ты пока, Сергуня.

Потом я собрал передачку для Игоревича (вот же был большой вопрос был, что туда класть… сошлись на соке и апельсинах, лежали у нас две штуки к празднику), подогнал маму и мы опять потащились в больничку.

Синеньких полиэтиленовых бахил в 77 году еще не придумали, поэтому я предусмотрительно взял из дома две пары тапочек, в них и переобулись. Думал, как-то прорываться через заградительные кордоны придется, но нет, в 40-й вопросы посещения больных были отданы на полный откуп посетителям, ходи куда и когда вздумается. Игоревич лежал на третьем этаже в реанимации, рядом с операционной. Заглянул, он там один в целой палате, не 8 душ, как обычно, и к нему даже был подключен некий приборчик с мерцающим экранчиком, ну надо ж, какая продвинутость, не ожидал.

Постучал, не дождался ответа, зашли внутрь. Игоревич сразу открыл глаза:

— Ааа, это ты, Сергуня.

— Так точно, тщ майор, — бодро ответил я, — как дела?

— Дела хреновые, сам видишь…

— Да ладно, лечащий врач сказал, операция вполне успешно прошла, так что теперь остается только восстанавливаться. Мы вот тут тебе принесли кое-чего… кстати, это моя мама, Клавдия Алексеевна.

Игоревич внимательно поглядел на мать и сказал:

— Да я уже догадался, здравствуйте. Чего там еще врач говорил?

— Что недели две ты тут проваляешься, сказал. А из реанимации вроде должны завтра-послезавтра перевести в обычную палату. Слушай, мне бежать надо, там у нас небольшие проблемы нарисовались во дворе, так я побегу, а мама тут с тобой посидит немного, ладно?

— А что за проблемы-то?

— Ерунда, потом расскажу, но мое присутствие вроде как обязательно.

И я побежал обратно. В кабинете не удалось им пообщаться, хоть здесь пусть поговорят, может так даже и лучше, думал я, сбегая вниз по выщербленной многими поколениями больных лестнице первого корпуса.

Вернулся в свой двор значит, а там на лавочке сидит Валерик, сгорбленный и унылый.

— А чего не в клубе? — спросил я нарочито бодрым голосом.

— Накрылся похоже наш клуб медным тазом, — ответил Валера, — вот только что Пенькович хотел у меня ключи отобрать, мол власть поменялась, больше вас прикрывать некому…

Вот же гнида, и когда только успел узнать?

— Ключи я ему конечно не отдал, сказал они у тебя, поэтому и не в клубе… да, и еще одна хреновая новость — Вера звонила, просила передать, что в комиссионку, где родственница ее работает, пришла ревизия, так что продажа штанов отменяется. Не насовсем, а на некоторое время.