Торопливо достаю тетрадь и с ней скрываюсь в своей комнате.

Между страниц – разноцветные, выровненные временем и весом других тетрадей, что лежали сверху на папиной – фантики. С загадками. Он сохранял те, что попадались ему. В самой тетради – ровным округлым, достаточно крупным почерком записаны и пронумерованы все сочиненные им загадки с отгадками в скобках. И с датами, когда придуманы.

Про Тота в тетради не написано.

Я просмотрел еще раз – нет загадки про Тота.

И вдруг вспышкой:

– Смотри: будешь вон за тем парнем. Понял? Вон тот. Тот. Видишь? ТОТ.

Откуда это? Я стиснул ладонями виски, чтобы лучше думалось. Откуда это пришло мне в голову?

– Вон тот. Тот. Видишь?

…Тот парень начал медленно оборачиваться. Затылок. Четверть-оборота. Пол-оборота.

– Илюша, пойдем ужинать, – заглянула мама в мою комнату.

На следующий день я завалил технический зачет по фортепиано. Совсем не готовился, думал, справлюсь на чистом вдохновении, но споткнулся на арпеджио, цепочку аккордов сыграл чересчур медленно – боялся ошибиться.

– Что ж, Илья, пересдашь через неделю, – сказала Ирина Павловна, мой преподаватель по фортепиано. Ей все равно, пересдам ли я вообще. Я знал, потому что недавно случайно услышал, как она говорила обо мне другому преподавателю:

– Пианистом все равно не будет. Рука небольшая, пальцы не беглые. Даже концертмейстером, думаю, не станет – сам не захочет. Есть амбиции, но таланта мало. Музыкальные школы любят таких: пойдет преподавать.

Ей было все равно, кем я стану. Несколько раз она даже пыталась уговорить меня перевестись на другую специальность, связанную с музыкальным образованием. Но я не пошел.

– Подготовься как следует к следующей неделе, – равнодушно сказала мне Ирина Павловна в конце урока.

– Хорошо, – кивнул я и вышел из кабинета. На душе было муторно. Я нет-нет, да и вспомню, что пианист из меня не выйдет. Никогда не выйдет.

Машинально – ноги сами шли – поднялся на этаж, постучал в кабинет номер тридцать шесть, заглянул.

– О, какой человек пришел! – сказал Юрий Васильевич.

Он всегда мне так говорит, когда я прихожу один, в индивидуальном порядке. Не знаю, может, он так говорит и другим. Но мне сразу становится легче от того, как он поднимается со своего места, прошаркивает к ученическим партам, берет один стул – для меня – и подставляет к пианино рядом со своим.

Я ставлю на полочку для нот первый том «Хорошо темперированного клавира» Баха, как будто так и надо, как будто у меня урок полифонии по расписанию, а не перемена между парами.