Сейчас, пока я лежал в постели, эта сцена, когда все еще были в масках, вставала перед глазами раз за разом – словно ее поставили на повтор. Заяц, лисица и волк.
Щелкнул замок и я вздрогнул. Маски исчезли, появились черные лапы деревьев на потолке.
По тихому шуршанию в прихожей я понял, что пришла мама. Поднялся с кровати и вышел в коридор. Мама стояла спиной ко мне – вешала пальто в шкаф. Обернулась.
– Ох! Илюша. Напугал меня. Что случилось? Почему не спишь?
– Ты поздно.
– У Вали сегодня день рождения, мы посидели с девчонками. Вика тебе не говорила?
Я мотнул головой. Мне нужно было спросить. Обязательно сейчас, потом я не решусь – буду долго размышлять, с чего начать. А сейчас…
– Мама.
– Ложись спать, сынок. Извини, что разбудила, – мама сняла сапоги и прошла мимо меня по коридору в кухню.
– Мама, почему папа называл меня Костей? – сказал я ей вслед.
Она стала медленно оборачиваться. Четверть-оборота. Пол-оборота. А дальше – как будто лицо поставили на паузу.
– С чего ты взял? – проговорила чужим голосом.
Я опустил голову и разглядывал пол. Почему она так себя ведет? За что? Зачем внушать мне, что я спятил? Почему бы не рассказать правду? Во мне родился гнев. Я ведь помню, как он произносил: «Костя»!
– Ладно, – сказала мама. Я поднял на нее глаза: она стояла с опущенными руками – не просто опущенными, а как будто сдалась. – Прости меня.
– За что? – едва выговорил. Гнев во мне растаял.
– За это. Пойдем на кухню.
На часах было два часа ночи, в стакане – остывший чай.
– Назвали в честь твоего дяди – моего брата. И до четырех лет ты был Костей. Пока он не погиб. Его сбила машина. Скончался на месте. Я испугалась, – мама глядела в свой чай, а я не понимал, почему об этом молчали раньше. Ведь ничего особенного. – Менять имя нельзя. Мне так сказали в ЗАГСе. Там работала женщина, как сейчас помню, с рыжими волосами, а кожа смуглая, как у цыганки. Она сказала, что нельзя менять имя. Сказала, что я уже привык к четырем-то годам. Попросила передумать. Но я все равно вписала тебя Ильей, на этот раз. Илья – хорошее имя, у нас, ни у меня, ни у папы, не было родственников, которых бы так звали.
История казалась мне бредом.
– Я испугалась, что ты тоже, как мой брат… – мама прижала ладонь ко рту, и я побоялся, что заплачет. Но она сдержалась. – А потом, когда ты исчез, – слеза все-таки образовалась на правом ее глазу и не покатилась по щеке, а с длинной ресницы бросилась вниз. Упала на стол и впиталась в скатерть – только мокрое место осталось. – Ты исчез, когда тебе было восемь. Помнишь?