Они долго молчали. Просто стояли друг рядом с другом в освещенной пещере и дышали сухим воздухом, в котором витал узнаваемый запах оружия. Оба знали, что всего этого в действительности не существует, потому что то, что лишь на короткое время стало реальностью, должно вернуться в небытие.

— Шпион.

Голос Пита Хоффмана прозвучал так близко, что Латифи был вынужден отступить назад, чтобы его расслы- шать.

— …вот тот, кем я был.

— Шпион?

— Да.

Латифи покачался на подошвах ботинок, с пятки на носок, не спуская глаз с ящиков, которые громоздились пирамидами. Подумал, потом кивнул:

— Понимаю.

— Много лет я был остро отточенным инструментом шведской полиции, проникавшим в самое сердце организованных преступных группировок. Я сдавал их, был виновником множества задержаний и облав, а они продолжали видеть во мне лучшего друга. Но этот склад, Латифи, самое главное из всего, что я сделал. И я передаю все это тебе. Потому что знаю, ты проследишь за тем, чтобы это оружие было уничтожено. Чтобы никто не умер и не пострадал от всего того, что мы с тобой сейчас видим. И это придает смысл всему тому аду, в котором я прожил последние несколько недель.

Латифи все еще раскачивался, теперь уже не так за- метно.

— И теперь ты ждешь, что я скажу тебе «спасибо» и отпущу на все четыре стороны?

— Примерно так.

— Несмотря на то, что ты убил как минимум трех человек? Я знаю коллег, которые закрыли бы глаза на три жизни, получив десятки тысяч «стволов» в свой послужной список, но я не из таких. Вне зависимости от всего остального, я все еще вижу перед собой убийцу.

— Можешь считать, что я обменял эти жизни на другие. Иногда середины не бывает — я или они. И в таких случаях я выбираю себя. Ты нет?

Огромная пещера казалась отдельной, замкнутой на себе реальностью. Звуки возникали словно ниоткуда, эхом отскакивали от стен. Свет бил в глаза. Даже давление воздуха ощущалось не так, как обычно. И было странно стоять здесь плечом к плечу, пытаясь заглянуть в будущее друг друга.

Как будто все остальное уже не имело никакого значения.

— Так сделай же что-нибудь, Латифи.

Как будто их действия все еще что-то значили.