Алекс, молча, внимательно всматривался в папины черты.

– Нет, не внешне, – отрицательно закачала головой я. – А своим внутренним миром: своим спокойствием, силой духа, мягкостью характера. И огромной любовью к хоккею!

Алекс усмехнулся, и обнял меня за плечо. Леон тем временем достал из своего рюкзака термос и стакан и протянул их мне, и, положив на памятник шайбу, медленно пошел к машине.

– Хочешь побыть одна? – Спросил меня Алекс. И когда я кивнула, встал и быстро зашагал следом за Леоном.

Немного погодя я, наконец, заговорила:

– Ну, здравствуй, родной. Прости, что так долго не приезжали. – Я замолчала, думая о том, что если кто-то пойдет мимо, то примет меня за сумасшедшую. Но я могла поговорить с ним только здесь. Только здесь мне казалось, будто он действительно сейчас сидит рядом и внимательно слушает. – Пап, у нас все хорошо. У Лео скоро выпускной. Представляешь? Твой внук уже заканчивает школу! Если честно, то я сама пока с трудом в это верю. Но у меня есть еще одна новость – я встретила потрясающего мужчину и выхожу замуж. С Алексом мне хорошо. Даже не знаю, как описать это состояние, словно я снова маленькая девочка, а рядом со мной сильный и надежный мужчина, каким был ты. И мне не нужно ни о чем тревожиться, переживать, взваливать и тащить все на себе. С ним я могу быть просто самой собой. Алекс бы тебе понравился. – Задумчиво проговорила я.

Посидев здесь еще немного, я поднялась с травы, поставила рядом с шайбой стакан и налила в него горячий черный чай. Папа всегда говорил, что больше всего на свете любит: горячий чай, хоккей и, конечно же, меня. Поэтому я всегда приходила не с пустыми руками, чтобы немного его порадовать, если это вообще было возможно.

– Ну, пока, папа. Люблю тебя и ужасно скучаю. – Горячие слезы покатились по моим щекам. – С годами все больше и больше.

И я пошла к машине, глядя себе под ноги, в голове, словно кадры фильма вплывали сцены из моего детства. Говорят, что со временем даже образ самого родного человека понемногу стирается из нашей памяти. Но я так четко помнила каждую черточку, несмотря на то, что прошло уже больше 23 лет. Помнила, что над правой бровью у него был шрам. Помнила, как кололся его синий свитер, когда он меня обнимал. Помнила, как он всегда был гладко выбритый, и когда я была совсем маленькая, то мы с ним наносили мыльную пену на бороду, папа давал мне тонкую расческу, и мы с ним дружно брились перед зеркалом. Помнила, как порой не могла справиться с каким-то заданием, а он садился со мной рядом и говорил: «Николь, я знаю, что это ужасно сложная задача. Но ты не можешь ее решить не потому, что не знаешь, как это сделать, а потому, что уже мысленно сдалась! А я знаю, что тебе под силу абсолютно все!» И действительно, спустя немного времени решение само приходило на ум. Помнила запах его одеколона. Помнила, как он начинал кашлять, когда нервничал. Помнила абсолютно все…

– Николь? – Из раздумий меня выдернул женский голос, который показался мне смутно знакомым, и я тут же подняла глаза.

Передо мной стояла она – моя мама… Я остановилась и, молча, смотрела на нее. Все такая же: высокая, стройная, с длинными темными волосами, лицо, конечно, постарело, но не утратило былой красоты.

– Здравствуй. – Скованно сказала я, не ожидая встречи с ней. Тем более здесь.

– Рада тебя видеть. – Улыбнулась мне она.

– Не могу сказать того же. – И я прошагала мимо нее.

– Постой, дочь… – Сказала она и меня это просто взорвало.

Я оглянулась, слова полились сами собой, а я даже и не думала их останавливать:

– Насколько я помню, у тебя не стало дочери, когда ей было около 17 лет, или твоя память стала слабее с возрастом? – Зло отчеканила я.

– А ты ни сколько не изменилась. Все такая же роза с шипами. – Покачала головой она и сделала несколько шагов ко мне. – Послушай меня, Николь, я наделала много ошибок в этой жизни. Но я не сделала ничего, за что бы меня нельзя было со временем простить…

Я услышала шаги и, оглянувшись, увидела, что за моей спиной остановились Леон и Алекс, переводя встревоженные и вопросительные взгляды с меня на нее.

Мама с шумом втянула в себя воздух, а когда я снова повернулась к ней, то заметила, как сильно она побледнела, увидев Леона.