Мы тут же спустились, и уже через несколько минут, после осмотра, нам выдали справки. Вернувшись, мы передали их Самире, надели бахилы, шапочки и халаты и пошли по бесконечному лабиринту коридоров. Остановившись перед реанимационным блоком, все обработали руки. Леон вошел вслед за Самирой, а я остался в коридоре, так как в палату пускали по одному. Через какое-то время они вышли и Самира поманила меня следовать за ней. Уже подойдя к палате, она остановилась и сказала:

– Минут 10, не больше. Я пойду пока к Леону, он сильно шокирован. Вы найдете выход сами?

Я лишь молча, кивнул и тут же толкнул дверь. Оказавшись в палате, я подошел к больничной койке и присел на стул возле нее. Николь лежала накрытая простыней, однако руки лежали поверх нее. К ней была подключена капельница и еще, какие-то провода, которые тянулись к мониторам. На лбу рана была заклеена, под глазами и на левой щеке были темные синяки.

Она всегда была такая сильная, живая, озорная. И увидев ее такую беспомощную и израненную, у меня рвалось сердце на части. Я очень осторожно взял ее ладонь здоровой руки в свою, (ее пальчики были такими холодными) и прижал к губам желая немного их согреть. Вдруг на постель, рядом с ее рукой упали капли. Я смотрел в полном замешательстве, ничего не понимая, пока до меня не дошло, что это слезы…

Мои слезы…

Я не плакал ни разу: ни когда узнал, что мама не заберет меня, ни когда уезжал из дома в интернат, ни даже когда узнал о смерти бабушки. А сейчас они текли по моему лицу и бороде, и я не представлял, как их остановить.

Кое-как справившись со своими эмоциями, я поцеловал Николь в щеку. Выйдя из блока, я увидел Леона, стоящего возле окна. Самира стояла рядом с ним и что-то тихо ему говорила, поглаживая по плечу. Услышав, как закрылась за мной дверь, Леон оглянулся. Несколько мгновений мы просто стояли и, молча, смотрели друг на друга. Леон был такой потерянный. Некогда крепко стоящий на своих ногах, он не чувствовал теперь под собой твердой почвы. Он тоже почувствовал себя ОДИНОКИМ, как я когда был ребенком. Мне стало так жаль этого мальчишку, что я раскрыл свои объятия, и Леон тут же крепко обнял меня и заплакал. Я испытал невероятно странные чувства. Мне хотелось успокоить его, дать ему понять, что он не одинок, что я его не оставлю.

– Лео, успокойся, с ней все будет хорошо. – Тихо заговорил я. – Она быстро поправится. Мы будем навещать ее каждый день, правда же Самира? – Спросил я и она сразу же утвердительно кивнула, удивленно глядя на нас.

Я взял Леона за шею, и мы соприкоснулись лбами:

– Ты не одинок Леон, слышишь? У тебя теперь еще есть я!

Он взглянул мне в глаза и утвердительно кивнул.

– Поехали домой. – Устало сказал я, и мы втроем медленно пошли в кабинет Самиры, где договорились, что днем я приеду к лечащему врачу Николь, а вечером мы навестим ее вместе с Леоном.

Припарковавшись возле дома, мы вышли из машины.

– Лео, я быстро дойду до себя, чтобы взять кое-какие вещи. Что-нибудь нужно купить в магазине?

Он лишь рассеянно покачал головой.

Когда я вошел в квартиру, то увидел Леона, который сидел на пуфике возле двери до сих пор не раздевшись.

– Лео, может, пока поживем у меня? Пока мама в больнице? – Спросил нерешительно я.

– Нет, – он отрицательно закачал головой. – Все в порядке. У меня здесь слишком много вещей, учебников, к тому же мама не простит, если мы оставим ее кошку.

Мы сняли обувь и куртки, Лео пошел к себе в комнату, а я застыл в нерешительности.

– Может вы пока поживете в комнате мамы? – Спросил он, оглянувшись.