Я сдержал смех. Это убогое, плохо одетое пятидесятилетнее существо, стриженное под машинку, кажется, всерьез опасалось – или надеялось, – что я могу испытывать к ней интерес как к женщине.

– Да, это будет встреча писателя и читателя, – сказал я.

Она кивнула и опасливо затрусила ко мне, как бродячая собачка, которую подманили свистом и которая не знает, побьют ее или дадут кусок колбасы.

Зачем я ее позвал? Просто из вежливости и жалости? Или заподозрил, что это Проверка? Скорее второе. Вот маленький сирый человечек, на которого все плюют. А ты не плюй, а ты уважь, обогрей, продемонстрируй, какой ты простой, открытый, без лишних понтов, без спеси – глядишь, и тебя оценят.

Писатели Восточной Европы отправились в ресторан, а она повела меня в какое-то «хорошее место» по вонючим тесным задворкам. На ней была зеленая синтетическая водолазка, заправленная в брюки. На ногах – уродливые китайские туфли. Она шла быстро, но как-то криво, скособочившись, деревянной походкой Пиноккио.

– Китайцы, китайцы… – бормотала она. – Всю улицу захватили китайцы. Когда я переехала, тридцать три года назад, их здесь еще не было. Но они же как тараканы, вы понимаете, стоит одному приползти на запах еды – и вот уже их целая стая, и все на ходу размножаются…

Я шел и молчал. Возможно, это проверка. Все эти неполиткорректные выпады. Не следует соглашаться.

Она привела меня в крошечную китайскую забегаловку, настолько дешевую, что там не принимали Сити-карты – так что я не смог расплатиться за кофе. Я попросил ее за меня заплатить. Сказал, сниму деньги с карточки в банкомате, как только мы выйдем, и верну ей. И за свой кофе, и за ее. Она кинула на меня колючий, обиженный взгляд, а потом долго рылась в свой клеенчатой сумке, выковыривая монеты.

– Писатели часто бедствуют, – сказала она, расплачиваясь. – Я вас угощаю. Наверное, вы голодны? Ваши друзья вас не пригласили. Я знаю такой тип людей…

– У меня есть деньги на карточке, – повторил я. – И я совершенно не хочу есть.

– Ну конечно. На карточке, – она шумно отхлебнула из чашки, отставив в сторону костлявый бледный мизинец.

Кофе был отвратительный, растворимый. Чашки нечистые, с коричневыми разводами и следами губной помады.

– Ну, рассказывайте, – сказала она деловито.

– Что рассказывать?

– Рассказывайте про жизнь за пределами Сити. Я эмигрировала тридцать три года назад. За это время у вас там, должно быть, стало совсем плохо.

– Ну, я бы не сказал. Наоборот, во многих отношениях стало лучше, многое изменилось в…

– Я вас не спрашивала про «лучше», – сказала тетушка жестко. – Мне про это неинтересно. Я хочу услышать про несчастных людей. У вас там.

– Вы считаете, я должен говорить только то, что вы хотите услышать? – осторожно спросил я.

– Я за вас заплатила. Так что да.

Может, все-таки не Проверка, – подумал я. – Просто вздорная, ущербная баба. Несчастная. Бедная. Плохо одетая. Возможно, больная.