Он снова умолк. Я ни о чём пока не спрашивал — это было бы лишним. В таких беседах не спешат.

— Кэсс работала тестировщицей в «Нулане», — сообщил Рябов. — В день своей гибели она тестировала игру, и там возник какой–то сбой — судя по всему, очень странный. И Кэсс в тот же вечер сбила машина. Полиция сочла это простым ДТП, но я убеждён, что они ошиблись… или что их заставили ошибиться.

Тут я счёл нужным уточнить:

— Почему вы так решили?

— Из–за камер, — отпив из стакана, Рябов прокашлялся; разговор давался ему нелегко. Поймав мой взгляд, он пояснил: — В квартале, где убили Кэсс — уж позвольте мне настаивать на слове «убили» — выключились все камеры до единой… как потом выяснилось, вследствие кибератаки… И именно в тот час, когда погибла моя дочь. Прошло уже почти три месяца, но не нашли ни машину, ни водителя, ни виновных во взломе камер. По всем трём пунктам — тишина.

Я неуверенно кивнул, хотя версию об убийстве счёл спорной: хакерская атака — явление частое. Шпионские программы иногда опережают программы защиты, а желающих напакостить предостаточно — от простых отморозков до террористов.

С другой стороны, отключение камер — задача в наши дни непростая… особенно в Москве. Тут либо профи работал, либо большой талант. Ни расшалившийся подросток, ни банальный неудачник такое бы не проделал.

А Рябов между тем продолжал:

— Конечно, я включил связи и настоял на том, чтобы полиция допросила сотрудников «Нулана» — всех, кто работал вместе с Кэсс. Одна из них сообщила, что в тот день моя дочь провалилась под текстуры и увидела там нечто странное: неигрового персонажа, который выглядел как мальчик. Тот мальчик что–то ей сказал… что именно, она не сообщила, но… — тут голос Рябова дрогнул, а рука скользнула в карман, откуда он извлёк запятнанный кровью стикер. — В кармане моей дочери было вот это: очевидно, она записала услышанное.

Рябов протянул мне стикер. Я осторожно его взял.

— Чтобы завершить начатое, соверши три деяния, — негромко прочитал я вслух. — Сорви плод раздора на белом камне, забери глаза у бога войны и на бывшем болоте отыщи фею без ног, — я поднял взгляд на Рябова. — Так вот зачем вам нужен ментор — вы хотите понять, что всё это значит?

— Я уже это понял, — поморщился Рябов, — по крайней мере, отчасти. Неужели вы думаете, что до вас в этом офисе не было менторов? Нет, господин Ларин — я обращался уже к троим.

Он сделал паузу. Я ждал.

— «Плод раздора» — это, разумеется, яблоко, — сказал Рябов. — В ВИРТУСе есть сегмент под названием «Фрея»: относительно новый, но наверняка вам известный. Во «Фрее» есть площадь с пирамидой из белого камня, а на ней…

— Растёт яблоня с единственным плодом, — закончил я.

— Верно, — Рябов кивнул. — Что касается глаз бога войны…

— Бинокль, — я не удержался — решил блеснуть знаниями. — Бинокль в одном из помещений упавшего в каньон дирижабля. В том отсеке был наблюдательный пост, прозванный марсовой площадкой: в воздухоплавании часто заимствовали морские термины. Отсюда и фраза про бога войны.

В детали я не вдавался — Рябов явно мужик начитанный; он наверняка знал, что у парусных судов над марсовой площадкой могло находиться «воронье гнездо» — то есть бочка для наблюдений. Поэтому на дирижаблях наблюдательные пункты (пусть это вовсе и не бочка) часто называли так же: «марсовая площадка» или «воронье гнездо».

— Сегмент ВИРТУСа — «Адреум», — добавил я. — Стимпанковый мир… ну или что–то среднее между стимпанком и Диким Западом. А фея без ног находится в «Дворге», постапокалиптическом сегменте. Сама фея — это кукла «Винкс»: у неё оторваны ноги, и она лежит в луже на Елисейских Полях.

— Где когда–то было болото, — изрёк Рябов. — Я рад, что не ошибся в вас, господин Ларин.