Мой спаситель – высокий мулат лет тридцати улыбается всеми тридцатью двумя зубами, трясёт мне руку.
На невообразимой смесь испанских, немецких и русских слов мой спаситель объясняет, что учился когда-то в ГДР и даже поучаствовал во Всемирном Фестивале молодёжи и студентов в Берлине в семьдесят третьем, где тесно общался с русской делегацией. И, в частности – усвоил несколько образчиков экспрессивной лексики, которые и услышал только что от меня. И теперь сеньор Родригес пребывает в полнейшем восторге, счастлив и намеревается пригласить своего русского друга выпить за встречу.
…воистину, бойся своих фантазий, хотя бы и не высказанных вслух! Похихикал давеча про себя насчёт знатока сербского языка, случайно оказавшегося в самолёте? Вот теперь и выкручивайся…
Из балканских языков и наречий я знаком лишь с десятком-другим болгарских и черногорских слов – усвоил, отдыхая на тамошних курортах. Мешая их со скверными испанскими фразами (наука Карменситы разом вылетела у меня из головы) и нарочито ломаными русскими оборотами, я принялся объяснять, что вообще-то я югослав, русский учил в школе, а матерных ругательств нахватался от русских же школьников, гостивших у нас по обмену. О фестивале слышал в глубоко детстве, а сейчас вот путешествую по Южной Америке с целью изучения языка.
Собеседник немедленно пришёл в восторг и пригласил меня в гости (он, как выяснилось, живёт в городишке Пуэрто-Грау на самом юге страны), а узнав, что у меня другие планы – расстроился и всучил на прощание визитку.
Обратно за столик я возвращался на негнущихся ногах. Серёга, увидав мою похоронную физиономию, решил, что я встретил в туалете тень отца Гамлета. Или, как минимум, агента Пришельцев-Десантников с бластером. Давать объяснения по-испански я был не в состоянии, а говорить по-русски не рискнул бы даже под страхом расстрела. А потому – махнул рукой, уселся, едва не опрокинув стул, стул и в два глотка выхлебал остывший кофе.
Нет уж, нафиг такие сюрпризы. Лучше, в самом деле, прикусить язык и ждать, когда вернётся Карменсита…
Миновало минут сорок, как мы, спустившись по трапу, преодолели сотню метров от лайнера до здания аэропорта, и засели в местном баре – Кармен велела нам сидеть и ждать, пока она отлучится по некоему неотложному делу. К моменту её возвращения, примерно через четверть часа после происшествия в туалетной комнате, я успел прийти в себя, и даже смог внятно описать случившееся. Кармен задумалась, повертела в руках визитку, и махнула рукой – «Аста маньяна!»[13]. Из чего я сделал вывод, что наша «гид» не собирается придавать этому инциденту сколько-нибудь серьёзного значения. В самом деле – ну встретился человек, знакомый с русской матерщиной – так с ней её половина мира знакома, тоже мне диковинка! Тем более, что происшествие это только играет на нашу легенду, так что волноваться совершенно незачем, тем более, что пользоваться ею нам придётся ещё часа два-три, не больше.
Плотный конверт, который Кармен получила в службе бронирования аэропорта (вот куда она, оказывается, отлучалась!) скрывал три билета на рейс местной авиакомпании в городишко Барранка, находящийся в ста сорока километрах к северу от Лимы. Я внимательно осмотрел конверт – судя по штемпелю, он был оставлен в аэропорту трое суток назад. Выходит, «Михаил Сомов» был ещё в сотне с лишним миль от Рио, а посланец Генерала уже принимал меры, чтобы обеспечить наш вояж. Предусмотрительно, ничего не скажешь…
До рейса оставалось ещё три часа – если, конечно, не случится опоздания, местные авиакомпании в этом смысле ничуть не пунктуальнее электричек где-нибудь в советской глубинке. Чтобы убить время, Кармен предложила прогуляться по городу. Мы, разумеется, согласились – когда ещё здесь окажемся! – и с головой окунулись в своеобразную атмосферу перуанской столицы. Первое, что бросалось в глаза – большая часть местных жителей относится к потомками южноамериканских индейцев, потомков майя или инков, не разбираюсь я в этих тонкостях… Мулатов, чернокожих, в отличие от Рио почти нет, а вот европейцы наоборот, встречаются. На улицах полно женщин в пёстрых накидках-пончо из грубой шерсти и своеобразных головных уборах. Почти все курят местные сигары-самокрутки и ярко раскрашенные, инкрустированные бисером и цветными пёрышками деревянные трубочки на длинных, тонких чубуках. То и дело навстречу попадаются патрули солдат в хаки и лихо заломленных беретах, вооружённые бельгийскими винтовками ФН-ФАЛ или «Калашниковыми». К нам военные интереса не проявляли – скользили равнодушно взглядами, задерживаясь, разве что, на выразительной фигурке Карменситы. Кубинка в ответ расточала улыбки и делала ручкой офицерам.
Самолёт, на котором нам предстояло проделать очередной отрезок пути, оказался сущим антиквариатом. Допотопный ДС-3, ровесник, наверное, Второй Мировой войны – такие я раньше видел только в кино и на авиашоу. Впрочем, не стоит забывать – на дворе 1979-й год, и подобная авиаклассика исправно служит во многих странах мира – да и у нас, в СССР, старички Ли-2, близнецы знаменитых «Дугласов» ещё недавно числились в составе действующего авиапарка.
Паспортного контроля на внутренних рейсах не предусматривалось. Мы предъявили билеты индейцу в форменной фуражке, скучавшему у ступенек алюминиевого трапа, и один за другим полезли в самолёт. Внутренность салона напоминала междугородний автобус – два ряда кресел у правого борта, один – у левого. Честно говоря, я был готов увидеть металлические лавки вдоль стен – вроде тех, на которых сидели перед высадкой в Нормандии американские десантники и с орлами Сто Первой парашютной дивизии на рукавах.
Красавицы-стюардессы, вроде той, что приветствовала нас на бразильской «Электре», тоже не было. Вместо неё из пилотской кабины высунулся помятый, плохо выбритый тип и по-испански предложил пассажирам пристегнутся. Я послушно пошарил по боковинам кресла, но нашёл лишь металлическое крепление с куском обрезанного наискось брезентового ремня. Остальные пассажиры не дали себе труда побеспокоиться – видимо, заранее предвидели результат. Пилота это нисколько не взволновало – он буркнул что-то по-испански и затворил дверь в кабину. Двигатели затарахтели, плюясь кольцами сизого дыма, заслуженный ветеран пассажирской авиации завибрировал, задребезжал всеми своими сочленениями – и резво покатился по бетонным плитам рулёжки.
– Серёжечка, Женька, Кармен! Милые вы мои, как же я рада вас видеть…
Губы у Миладки мягкие, горячие, и чмоками в щёчку она отнюдь не ограничивается. Мы с альтер эго с удовольствием отвечаем на поцелуй, ладонь как бы случайно скользит ниже талии, на соблазнительные выпуклости под джинсовой тканью. Протеста этот жест не вызывает, после чего Миладка расцепив руки на моей шее и мазнув напоследок губами по уху, вешается на Аста.
Миладка встретила нас в гараже ангаре на окраине Барранки, куда доставила нас из аэропорта разболтанная, гремящая, словно ведро с гвоздями, легковушка. Поначалу мы глазам своим не поверили: смуглая, в мокасинах на босу ногу, обрезанных по колено, лохматящихся понизу джинсах и просторной рубахе, расшитой индейскими узорами. На шее – гроздь ожерелий из бисера, пёрышек, цветных стекляшек, копна волос, перетянутых пёстрой плетёнкой – классика «детей цветов», невесть как дотянувшая до 79-го года.
Транспортное средство, виднеющееся за её спиной (оказывается, Миладка уже второй день помогала приводить его в надлежащий вид) полностью соответствовало образу. Фургончик «Фольксваген-Т2» (классика культуры бродячих хиппи), весь исполосованный цветами, пасификами, картинками из «Жёлтой подводной лодки» и надписями вроде «Make love, not war», «Off The Pig!» и «All You Need Is Love!» На крыше – пара раструб динамика, подсоединённого к магнитофону в салоне, на котором дни напролёт крутятся «Битлз», Ричи Хэвенс и Карлос Сантана.
Конечно, мы с Астом немедленно потребовали объяснений столь радикальной трансформации, которую претерпела недавняя московская школьница. Оказалось, что это тоже было элементом конспирации – приехав в Нью-Йорк по школьному обмену, Миладка познакомилась там с компанией хиппи, и с головой ушла в это увлечение. Принимавшая её семья нью-йоркских хасидов повздыхала и смирилась – в конце концов, в Большом Яблоке видели и не такое. Миладка же проникалась незнакомой субкультурой, обзавелась плетёными фенечками, индейскими рубашками, расшитым тотемными знаками и прочими популярными символами хиппи. И даже завела бойфренда, студента колледжа, который целыми днями сидел в переходе нью-йоркского метро и распевал под гитару песни собственного сочинения. Недавно, по случаю приближающихся рождественских каникул, она отпросилась на две недели раньше в школе – и отправилась вместе с ним и парочкой его единомышленников на музыкальный фестиваль в Калифорнию, на точно таком же пёстро раскрашенном фургончике, оставив дома короткую записку – «не волнуйтесь, уехала посмотреть Америку, скоро вернусь».
Путешествие не затянулось. На одной из заправок где-то на подъездах к Роаноку, Миладка запрыгнула в ожидающий её открытый «Шевроле» с латиноамериканцем за рулём, сделала «детям цветов» ручкой – и только её и видели.
Дальше всё было вполне предсказуемо. На машине она миновала Виргинию, Арканзас, Техас, пересекла мексиканскую границу (к тому моменту у неё уже были новые документы), в Монтеррее села на самолёт «Эйр-Мексико», выполняющий рейс в Лиму – и оказалась здесь на три дня раньше нас.