Глава 4

Вещий монах Авель

Пророчество вещего монаха сбылось опять (!) через десять месяцев и десять дней. После смерти Павла Петровича монаха выпустили из крепости, но спровадили на вечное поселение в Соловецкий монастырь со строгим запретом покидать оный. Но запретить волхвовать Вещему Авелю не может никто. В 1802 году, украдкой, он пишет новую книгу, в которой предсказывает совершенно невероятные события, описывая «как будет Москва взята французами и в который год». При этом указывается 1812 год и предсказывается сожжение Москвы.

Предсказание становится известно Императору Александру I. Обеспокоенный не столько самим предсказанием, казавшимся в то время диким и нелепым, сколько тем, что слухи об этом предсказании будут расходиться и разноситься молвой, Государь повелел посадить монаха-предсказателя в островную тюрьму Соловков «и быть ему там дотоле, пока не сбудутся его пророчества».

Пророчества сбылись 14 сентября 1812 года, через десять лет и десять месяцев (!). Наполеон вошёл в первопрестольную, оставленную Кутузовым. Александр I обладал прекрасной памятью и тут же, по получении известия о начавшемся в Москве пожаре, диктует помощнику своему, князю А.Н.Голицыну письмо в Соловки:

«Монаха Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу. Ежели жив, здоров, то езжал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и нечто с ним поговорить».

Письмо было получено на Соловках 1 октября и вызвало у соловецкого игумена Иллариона нервную дрожь. Видимо, с узником он не церемонился, потому встреча Авеля и Императора ничего хорошего лично ему не предвещала. Наверняка узник пожалуется, а Государь за обиды не пожалует. Иллирион пишет, что «ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною».

Государь догадался, что за «болезнь» у вещего монаха и через Синод повелел: «Непременно монаха Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри. И чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами».

Игумену Иллариону отдельно было указано:

«Дать отцу Авелю денег на прогон до Петербурга».

Илларион после такого указа решил уморить голодом строптивого старца. Возмущённый Авель предрёк ему и его помощникам смерть неминучую. Испуганный Илларион, знавший о пророческом даре Авеля, отпустил его. Но от пророчества, как и от проклятия, нет спасения. Той же зимою на Соловках случился странный мор, сам же Илларион скончался, так же «Бог весть от какой хворобы» умерли его подручные, чинившие зло Авелю.

А вещий монах летом 1813 года прибыл в Петербург. Император Александр I в это время находился за границей, и Авеля принял князь Голицын, который «рад бысть ему зело и вопрошал о судьбах Божьих». Беседа была долгой, точно её содержание никому не известно, поскольку разговор шёл с глазу на глаз. По свидетельству самого монаха, поведал он князю «вся от начала до конца». Услышав в тайных ответах предсказания вещего монаха, по слухам, всех Государей и до конца веков, до прихода антихриста, князь ужаснулся, представить его Императору не решился. Снабдил его средствами и спровадил в паломничество по святым местам.

Заботы о материальном благополучии Вещего Авеля взяла на себя графиня П.А. Потёмкина, ставшая его покровительницей и почитательницей. Несмотря на перенесённые невзгоды и лишения, был монах Авель телом крепок и духом могуч. Он побывал в греческом Афоне, в Царьграде-Константинополе, в Иерусалиме. Насидевшись по тюрьмам, он остерегался пророчествовать, да наверняка и князь Голицын сделал ему серьёзные внушения, по крайней мере, от пророчеств он воздержался. После странствий поселился в Троице-Сергиевой Лавре и жил, ни в чём не зная отказа.

К этому времени слава о его пророчествах разошлась по России. К нему в монастырь стали ездить жаждущие пророчеств, особенно досаждали настойчивые светские дамы. Но на все вопросы монах упрямо отвечал, что сам он не предсказывает будущее, он только переводчик слов Господа. Так же отказом он отвечает на многочисленные просьбы огласить что-то из его пророчеств.

На подобную просьбу графини Потёмкиной он отвечает своей покровительнице так же отказом, только более прямо объясняя причины:

«Я от вас получил недавно два письма, и пишете вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому-то писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или острогах под крепкими стражами.

Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах лутче бысть или на воле, сего ради размысли убо… Я согласился лутче ничего не знать да бысть на воле, а нежели знать да бысть в тюрьмах да под неволею.

Писано есть: буди мудры, яко змии, и чисты, яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть ещё писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну, и прочая таковая; вот до чего дошли со своею премудростию и со своим разумом.

Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать».