Снова выхожу на солнечный свет, а Ричард так же сидит на траве. Только уже не плачет, а просто безучастно смотрит вдаль.

Может, тоже присесть, думаю я, но как тогда, если что, убегать? Нет, не буду садиться.

– Зачем вы меня преследовали?

Он прокашливается.

– Давайте лучше я сначала вам скажу, кто я такой. Я работал в отделе кадров, был менеджером среднего звена, и от меня зависело принятие некоторых решений, хотя их было немного. Так, на мне был документооборот и собеседования с сотрудниками при выходе с больничного. – Он говорит так, будто уже отрепетировал эту речь, а я не первая, кому она декламируется.

– Это я проводил собеседование с Филипом Кёртисом, пилотом, который…

– Я знаю, кто это. – Никогда это имя не забуду.

– Вы, наверное, в новостях слышали: Филипа на месяц отстранили от полётов в связи со стрессом и депрессией. Рейс на Франкфурт был первым его рейсом после выхода на работу. В тот день, когда он вернулся с больничного, я должен был с ним провести разговор. Он пришёл ко мне в офис в пять часов вечера. – Голос Ричарда прерывается, он трясёт головой.

– По правилам собеседование должно было продлиться не менее получаса. В нашей компании разработан особый протокол работы с сотрудниками, которые страдают душевными заболеваниями. Согласно ему, я должен был ответить на ряд определённых вопросов. Например: «Есть ли в поведении сотрудника что-то, указывающее на невозможность возвращения к исполнению трудовых обязанностей?»

Солнце давит мне на голову, и внезапно я чувствую слабость. Не знаю, что ему нужно, этому незнакомцу, зачем он пришёл, но страх меня покидает, и его место занимает грусть. Падаю на траву рядом с ним.

– И я этого не сделал.

– Что? Почему?

Он с шумом выдыхает.

– Просто не сделал. Без причины. Взглянул на Филипа, мне показалось, с ним всё в порядке. Он улыбался, мы с ними обменялись шутками про погоду. Я похлопал его по плечу, сказал ему что-то вроде: «Нам некого завтра за штурвал сажать. Хотите – берите рейс». Никогда не забуду, как он на меня тогда посмотрел. Будто я ему подарок сделал. Я ещё сам себя похвалил, мол, какой я молодец, как здорово в ситуации разобрался. Он-то из-за собеседования переживал, а я его мучить не стал. Список вопросов так и остался лежать у меня на столе. Я собирался на следующий день поставить галочки где надо, но… – На его глаза снова наворачиваются слёзы, и когда снова начинает говорить, в его голосе слышится боль. – Да уж, вот это подарок. Возможность со всем навсегда покончить. Тысячу раз я об этом думал, и мне кажется, когда я ему предложил рейс на Франкфурт, он тогда и понял, что сделает, и это моя вина. Это я допустил его до штурвала в обход установленных правил я обеспечил ему этот рейс.

По коже бежит холодок. Марк, боже ты мой, ты умер так напрасно.

– Почему же вы за мной следили?

– Меня, конечно, уволили. Говорят, заведут дело. Я заслужил, не спорю. Филип мне послал письмо перед смертью, поблагодарил за помощь. Я к тому моменту уже в компании не работал, поэтому письмо так и лежало у меня на столе какое-то время. Но перед уходом я украл копию пассажирской декларации. С тех пор я ищу семьи и пытаюсь попросить прощения, рассказываю, что я сделал. Этой катастрофы могло и не случиться. Не должно было, и мне с этим жить всю жизнь.

– Но…

– С вами, миссис Кларк, было труднее всего, – продолжает Ричард, предупреждая мой вопрос. – Всякий раз я приходил извиняться, видел вас – и не мог.

Я думаю о Джейми, его голубых глазках и непослушных светлых волосах. О нашем мальчике, который теперь будет расти без отца.